Все эти звуки сливаются в оглушительную. Алгоритм постановки знаков препинания при однородных членах с обобщающими словами

Обособление обстоятельств, выраженных деепричастиями

Обособляются	Не обособляются
1. Деепричастия с зависимыми словами, а также два или несколько деепричастий, относящихся к одному глаголу: 1) Держа кувшин над головой, грузинка узкою тропой сходила к берегу. Порой она скользила меж камней, смеясь неловкостисвоей. (Л.); 2) Солнце, спрятавшись за узкое сизое облако, золотит края его. (Нов.-Пр.); 3) От Урала до Дуная, до большой реки, колыхаясь и сверкая, движутся полки. (Л.)	1. Деепричастия с зависимыми словами, превратившиеся в устойчивые обороты речи, ставшие дельными выражениями (обычно они стоят после глагола, к которому относятся: спустя рукава, засучив рукава, сломя голову, не переводя дыхания и т. п.): 1) Мальчик бежалсломя голову (очень быстро); 2) Будем работать засучив рукава (дружно, упорно). Но: Отец, засучив рукава, тщательно вымыл руки.
2. Одиночные деепричастия, если они не имеют значения наречия (обычно они стоят впереди глагола): 1) Пошумев, река успокоилась, вновь легла в берега. (Пол.); 2) Грохот, не умолкая, катится дальше. (С.-М.); 3) Степь побурела и задымилась, подсыхая. (В. Ш.)	2. Одиночные деепричастия, имеющие значение простого наречия, выступающие в роли обстоятельства образа действия (обычно они стоят после глагола): 1) Яков шёл не торопясь (медленно). (М. Г.); 2) О прогулке он рассказывал смеясь (весело).
	3. Деепричастия с зависимыми словами, по смыслу тесно сливающиеся с глаголом: Старик сидел опустив голову. Здесь важно не то, что старик сидел, а что он сидел с опущенной головой.
	4. Группы однородных членов, состоящие из наречия и деепричастия: Мальчик отвечал на вопросы откровенно и нисколько не смущаясь.
Деепричастия и деепричастные обороты, соединённые между собой союзом и, как и прочие однородные члены, запятой друг от друга не отделяются: Я оглянулся. На опушке леса. приложив одно ухо и приподняв другое, перепрыгивал заяц. (Л. Т.) Во всех остальных случаях деепричастия и деепричастные обороты отделяются запятой от предшествующего им или следующего за ними союза и: 1) Батареи медным строем скачут и гремят, и. дымясь, как перед боем, фитили горят. (Л.) 2) «Орёл* наконец пошёл, развив ход, и, догнал эскадру, занял своё место в строю. (Нов.-Пр.)

424. Спишите, расставляя недостающие знаки препинания. Объясните употребление их при обособленных обстоятельствах, выраженных деепричастиями.

1) Все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и мятежно колыхаясь стоят низко в небе над гаванью. 2) Стоя под парами тяжёлые гиганты пароходы свистят шипят глубоко вздыхают... 3) Шагах в шести от него [Челкаша] у тротуара, на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке сидел молодой парень... Челкаш оскалил зубы высунул язык и сделав страшную рожу уставился на него вытаращенными глазами. Парень сначала недоумевая смигнул, но потом вдруг расхохотался крикнул сквозь смех: «Ах, чудак!» - и почти не вставая с земли неуклюже перевалился от своей тумбочки к тумбочке Челкаша волоча свою котомку по пыли и постукивая пяткой косы о камни. 4) Парень испугался. Он быстро оглянулся вокруг и робко моргая тоже вскочил с земли. 5) Пришёл Челкаш, и они стали есть и пить разговаривая. 6) Облака ползли медленно то сливаясь то обгоняя друг друга мешали свои цвета и формы поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях величественные и угрюмые. 7) На минуту лодка вздрогнула и остановилась. Вёсла остались в воде вспенивая её и Гаврила беспокойно завозился на скамье. 8) Челкаш привстал с кормы не выпуская весла из рук и воткнув свои холодные глаза в бледное лицо Гаврилы. 9) Лодка Челкаша остановилась и колебалась на воде как бы недоумевая. 10) Гаврила молча грёб и тяжело дыша искоса глядел туда, где всё ещё поднимался и опускался этот огненный меч. 11) Море проснулось. Оно играло маленькими волнами рождая их украшая бахромой пены сталкивая друг с другом и разбивая в мелкую пыль. 12) Пена тая шипела и вздыхала, и всё кругом было заполнено музыкальным шумом и плеском. 13) Отражённые играющим морем эти звёздочки прыгали по волнам то исчезая то вновь блестя. 14) Он шёл не торопясь. 15) Дорогу тянет к морю, она извиваясь подползает ближе к песчаной полоске, куда взбегают волны.

(Из произведений М. Горького)

425. Спишите, расставляя знаки препинания. Обособленные члены предложения подчеркните.

1) Возвратившись со смотра Кутузов сопутствуемый австрийским генералом прошёл в свой кабинет и кликнув адъютанта приказал подать себе некоторые бумаги относившиеся до состояния приходивших войск и письма полученные от эрцгерцога Фердинанта начальствовавшего передовою армией. (Л. Т.) 2) Обломовцы очень просто понимали её [жизнь] как идеал покоя и бездействия нарушаемого по временам разными неприятными случайностями как-то болезнями убытками ссорами и между прочим трудом. (Добр.) 3) Сад всё больше редея переходя в настоящий луг спускался к реке поросшей зелёным камышом и ивняком; около мельничной плотины был плёс глубокий и рыбный. (Ч.) 4) На второй день буря усилилась. Клубясь ниже опускались рваные тучи громоздились неуклюжими пластами вдали тяжело наваливались на море и суживали горизонт тёмные, как соломенный дым; вскипая пенясь громадными буграми катились волны по необъятному простору со свистом и воем проносились вихрем поднимая каскады перламутровых брызг. (Нов.-Пр.) 5) Нас было трое Савелий старый охотник толстый и круглый как улей Пыж длинноухий его пёс понимающий по части охоты не хуже хозяина и я в то время ещё подросток. (Нов.-Пр.) 6) Николка блестя воротничком и пуговицами шинели шёл заломив голову. (Булг.)

426. Спишите, расставляя знаки препинания. Обозначьте в каждом предложении его грамматическую основу.

1) Из города уже выступало (не)приятельское войско выгремливая в литавры и трубы и подбоченившись выезжали паны окружё..ые (не)сметными слугами. (Г.) 2) Веретьев с..дел накл..нившись и похлопывая веткой по траве. (Т.) 3) Он [Долохов] ухв..тил медведя и обняв и подняв его стал кружит(?)ся с ним по комнате. (Л. Т.) 4) Бумага дог..рела и последний красный ярлыч..к подразнив (не)много угас на полу. (Булг.) 5) На ресницах у Маши выступили слёзы она (не)спеша выт..рала и подп..рала щёку. (А. Н. Т.) 6) Наташа пр..тихнув выглядывала из своей засады ожидая что он будет делать. (Л. Т.) 7) Ваня летом (не)покладая рук работал во дворе ездил на мельницу возил хлеб. (Сераф.) 8) Сделав (не)сколько кругов он [князь] снял ногу с педали ст..нка обтёр стамеску кинул её в кожа..ый карман придела..ый к станку и подойдя к столу подозвал дочь. (Л. Т.) 9) Князь Андрей видя настоятельность требования отца (с)начал.. (не)охотно но потом всё более ож..вляясь и (не)вольно посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского языка на французский язык начал излагать операцио..ый план предполагаемой кампании. (Л. Т.)

427. Спишите, расставляя знаки препинания. Устно объясните употребление знаков препинания при обособленных членах предложения.

1) В этот утренний час неудержимо хочется спать и прикорнув за широкой спиной отца я клюю носом. (С.-М.) 2) Песня исходила неведомо откуда то заглушаясь то нарастая. (С.-М.) 3) И не страшась меня близко садились, громко распевали лесные маленькие птички. (С.-М.) 4) Лёжа на берегу ручья я смотрю в небо, где над колеблемыми ветром ветвями раскрывается глубокий бескрайний простор. (С.-М.) 5) Как(бы) подчёркивая застывшую неподвижность июльского дня поют-заливаются лесные кузнечики. (С.-М.) 6) Сплошные тучи молочного цвета покрывали всё небо; ветер быстро гнал их свистя и взвизгивая. (Т.) 7) Рудин стоял скрестив руки на груди и слушал с напряжённым вниманием. (Т.) 8) Всё это она делала не спеша без шума с какой-то умилённой и тихой заботливостью на лице. (Т.) 9) Старик ни слова не говоря величественным движением руки кинул из окна ключ от двери на улицу. (Т.) 10) В другой раз Лаврецкий сидя в гостиной и слушая вкрадчивые, но тяжёлые разглагольствования Гедеонов-ского внезапно сам не зная почему оборотился и уловил глубокий, внимательный, вопросительный взгляд в глазах Лизы. (Т.)

Обособление обстоятельств, выраженных существительными

1. Обстоятельства уступки, выраженные существительными с предлогом несмотря на , обособляются: 1) Несмотря на разницу характеров и кажущуюся суровость Артёма , братья крепко любили друг друга. (Н. О.); 2) На другое утро, несмотря на упрашивание хозяев , Дарья Александровна собралась ехать. (Л. Т.); 3) День был жаркий, светлый, лучезарный день, несмотря на перепадавшие дождики . (Т.)

2. Обособление других обстоятельств, выраженных существительными с предлогами, не является обязательным. Обособление зависит от намерений и целей автора, а также распространённости или нераспространённости обстоятельств и места их в предложении. Более распространённые обстоятельства обособляются чаще, чем менее распространённые; обстоятельства, стоящие в начале или середине предложения (до сказуемого), обособляются чаще, чем стоящие в конце предложения: За неимением комнаты для приезжающих на станции, нам отвели ночлег в дымной сакле. (Л.) Но: Он не пошёл в кино за неимением времени . Обособленные таким образом обстоятельства по смыслу приближаются к придаточным предложениям.

Чаще всего происходит обособление следующих обстоятельств: 1) обстоятельств причины с предлогами благодаря, согласно, ввиду, вследствие или с предложными сочетаниями по причине, по случаю, за неимением, в силу и др.: Я поехал на почтовых, а он, по причине тяжёлой поклажи , не мог за мной следовать. (Л.); 2) обстоятельств условия с предложными сочетаниями при наличии, при отсутствии, при условии и др.: Гонки на яхтах, при наличии благоприятной погоды , состоятся в ближайшее воскресенье; 3) обстоятельств уступки с предлогом вопреки: Стоянка наша в бухте Камранг, вопреки ожиданиям многих , затянулась. (Нов.-Пр.)

428. Прочитайте. Укажите обособленные обстоятельства, выраженные именами существительными. Спишите, расставляя знаки препинания.

1) Леса несмотря на тр..пический зной не отл..чались тр..пической пышностью. (Нов.-Пр.) 2) Иллюминатор согласно боевой обстановке был тщательно занавеш..н. (Нов.-Пр.) 3) Но несмотря на разрушение корабль продолжал упрямо держат(?)ся на воде. (Нов.-Пр.) 4) Погода несмотря на последнюю треть октября стояла отличная. (Прж.) 5) Благодаря отливу снегов мы легко могли различать дорогу. (Л.) 6) Несмотря на усталость девушка с удовольствием прошлась по льду. (В. Аж.) 7) Луговые цветы в этом году благодаря постоянным дождям необыкновенно ярки и пышны. (Пришв.) 8) По ночам несмотря на звёздное небо сырая тьма л..жилась на заштилевшее море, иногда возникали туманы. (Нов.-Пр.) 9) Все три колонны шли днём и ночью невзирая на разыгравшуюся метель. (Н. Пик.)

429. Спишите, раскрывая скобки, расставляя знаки препинания.

1) Вопреки (наше ожидание) день выдался солнечный. 2) Поезд согласно (установленное расписание) прибыл в Москву утром. 3) Вредители фруктовых деревьев благодаря (своевременно принятые меры) были быстро уничтожены. 4) Более слабая футбольная команда вопреки (ожидания) зрителей одержала победу. 5) Наш отряд согласно (распоряжение) командования выступил в поход на рассвете. 6) Благодаря (правильное лечение и строгий постельный режим) больной поправился через две недели. 7) Согласно (решение) общего собрания все учащиеся приняли участие в озеленении школьного двора.

1.Всякая благородная личность глубоко сознаёт кровное родство свои кровные связи с отечеством. (Бел.) 2.Желание служить общему благу непременно должно быть потребностью души условием личного счастья. (Ч.) 3.За счастье за мир на земле за чистое небо рассвета боритесь народы смелей на двух полушариях света! (Кирс.) 4.Это небо в светлейших родинках этот лес этот крик журавля заронили мне в душу Родину на протяжной заре сентября. (М. Анищенко). 5.Лесом хочу надышаться вьюгами надышаться жизнь не напрасно прожить правды одной держаться правдой одной дорожить. (Щип.)

1.Я шёл без сил в шинели и погонах сквозь сто смертей за Родину мою. (Э. А.) 2.В громе яростных битв пролетают над нами бесконечные грозные трудные дни. (Сурк.) 3.Мужчины в Горюхине добронравны трудолюбивы (особенно на своей пашне) храбры воинственны. (П.) 4.Ночь настала месяц всходит поле всё Иван обходит звёзды на небе считает да краюшку уплетает. (Ерш.) 5.Искусство даёт крылья уносит далеко-далеко! Кому надоела грязь мелкие грошовые интересы кто возмущён оскорблён и негодует тот может найти покой и удовлетворение только в прекрасном. (Ч.)

1.Никогда не забывайте, что театр живёт не блеском огней роскошью декораций костюмов эффектными мизансценами а идеями драматурга. (Станисл.) 2.Осторожно ветер из калитки вышел постучал в окошко пробежал по крыше поиграл немного ветками черёмух пожурил за что-то воробьёв знакомых. (Исак.) 3.День пригревает- возле дота пахнет позднею травой яровой сухой соломой и картофельной ботвой. (Тв.) 4.По зеркальной траве по кудрям лозняка от зари алый пар разливается. (Ник.)

IV. Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Везде был отрадный дремотный лес. Он был с нами добр широк понятен неназойлив.2.Теперь даже лес казался чужим равнодушным.(В. Белов) 3.Весной разливается Волга. Вода заливает низкие места небольшие озёра ямы котлованы. Сюда заходит рыба разной породы появляются крохотные беспомощные мальки. За лето мальки подрастают становятся подвижными юркими рыбками.

Однородные члены предложения, соединённые одиночным союзом.

I. Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Лучшее наслаждение самая высокая радость жизни- чувствовать себя нужным и близким людям! (М. Г.) 2.Грядущие поколения ожидает не принуждённый труд без вознаграждения а свободная живая деятельность. (Добр.) 3.Мы создаём будущее сейчас сегодня а не только говорим о нём и представляем его в туманном отдалении. (Пауст.) 4.Бегущая минута незаметная рождает миру подвиг или стих. (Марш.) 5.Я верю в разум человека в его порыв дружить любить в потребность тихого ночлега и в жажду строить и творить. (Н. Доризо)

II. Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Хотел бы я долгие годы на родине милой прожить любить её светлые воды и тёмные воды любить. (В. Соколов) 2.В тебя Отечество родное бессмертная моя любовь в поля и в небо дождевое я вглядываюсь вновь и вновь. (Ю. Смуул) 3.Первое правило настоящего разведчика- лучше знать да молчать чем знать да болтать. (Кат.) 4.Ложью свет пройдёшь да не воротишься. (Посл.) 5.Отсталый да угрюмый всегда позади. (Посл.) 6.Птица далеко летает да старое гнездо не забывает.(Посл.)

III. Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Человека ценят не по годам не по делам а по разуму. 2.Живи своим умом а честь расти трудом. 3.Откладывай безделье да не откладывай дела. 4.В умной беседе ума наберёшься а в глупой свой растеряешь.(Посл.) 5.Я медленно уходил от грозы преодолел густой ельник и вышел в сухой корявый сосняк. 6.Здешний соловей был как бы слишком застенчив и быстро замолкал.(В. Белов)

1.Науки не просто граничат одна с другой а внедряются и проникают друг в друга.(Н. Пирогов) 2. Знание только тогда знание когда оно приобретено усилиями моей мысли а не одной памятью.(Л. Толстой) 3.Леса луга поёмные ручьи и реки русские весною хороши. 4.Дедушка древен годами но ещё бодр и красив. 5.Сила юности мужество страсть и великое чувство свободы наполняют ожившую грудь.(Н. Некрасов) 6.За пустой околицей за Донец-рекой вздрогнет и расколется полевой покой.(А. Сурков)

V. Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Подула зима холодом сорвала листья с деревьев и разметала их по дороге. Собрались птицы прокричали и полетели в тёплые края. Остались только воробьи голуби сороки вороны синички. Накинулась зима на зверей. Запорошила она снегом поля завалила сугробами леса и посылает мороз за морозом. Морозы бойко и сердито постукивают молотками. Строят они мосты по прудам озёрам рекам и морям. Заволокла зима узорами стёкла в окнах изб. Стучит в заборы в стены в двери жилищ и дует свирепым холодом в щели. (К. Ушинский)

Однородные члены, соединённые повторяющимися союзами

I.Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Родней всех встают и красивей леса и поля и края.(Прок.) 2.Ни жертвы ни потери ни страданья народную любовь не охладят.(Сим.) 3.Одесса дралась жестоко непоколебимо упорно не желая отдавать врагу ни одного камня ни одного клочка земли. (Пауст.) 4.В то утро простился с тобою твой муж или брат или сын и ты со своею судьбою осталась один на один. (Исак.) 5.Голос наковальни да скрип мехов да шум огня с далёкой той поры начальной в ушах не молкнет у меня.(Исак.)

II.Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Радостно молодо было и на небе и на земле и в сердце человека. (Л. Т.) 2.Я брат зверью и ящерам и рыбам мне ясен рост весной встающих трав.(Бр.) 3.Море может быть в час заката то лиловым то красноватым то молчащим то говорливым с гордой гривой в часы прилива.(И. Поженян) 4.Брожу то лесом то подлеском в полшага чтобы где-нибудь случайным шорохом иль треском косули робкой не спугнуть.(И. Бабаев) 5.Ни раба ни повелителя дружбе не надо.Дружба любит равенство.(Гонч.)

III.Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Он рощи полюбил густые уединенье тишину и ночь и звёзды и луну. 2.О неизменный друг тебе я посвятил и краткий век уже испытанный судьбою и чувства может быть спасённые тобой. 3.Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой и назовёт меня всяк сущий в ней язык и гордый внук славян и финн и ныне дикой тунгус и друг степей – калмык. 4.Буря мглою небо кроет вихри снежные крутя; то как зверь она завоет то заплачет как дитя то по кровле обветшалой вдруг соломой зашумит то как путник запоздалый к нам в окошко застучит.(А. Пушкин)

IV.Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Под вечер Ленский был рассеян то молчалив то весел вновь.(П.) 2.Увы, ни камни ожерелья ни сарафан ни перлов ряд ни песни лести и веселья её души не веселят.(П.) 3.Сусанин ведёт их … Вот утро настало и солнце сквозь ветви в лесу засияло: то скроется быстро то ярко блеснёт то тускло засветит то вновь пропадёт. (Рыл.) 4.И снова я тоскую поутру и в сад иду и веточку беру и на снегу пишу я… (Ахмад.) 5.Тропа вела то лугом вдоль речки Тумки то частым лесом то гречишным полем.(Сол.) 6.Вспомнилась мне молодость и дорога и девушки мимо которых прошёл и девушки которые прошли мимо меня и снежный путь и скрип полозьев и дым костров.

Однородные члены, соединённые двойными союзами

Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Как во всяком произведении так и в созданиях искусства не должно быть ничего ни недоконченного ни недостающего ни излишнего.(Бел.) 2.Шумный успех встретил как первую так и все последующие книги С. Аксакова успех которого он сам не ожидал и не мог предвидеть. (Сол.) 3.Эстетическое образование требуется не только писателю но и инженеру и рабочему. (Шол.) 4.Андерсен сделал сказку интересной как для взрослых так и для детей.(Марш.) 5.Владимир Солоухин не только поэт стихотворец но ещё и великолепный прозаик и публицист и литературный критик.(Аг.) 6.Грин любил не столько море сколько выдуманные им морские побережья.7.Как в театре так и в кино в общем содружестве встречается драматург режиссёр актёр художник-гримёр.(Черк.)

Попарное соединение однородных членов

1.Писатель создаёт судьбу героев сочиняет её. Он может сделать этого своего человека красавцем или уродом счастливцем или неудачником может дать ему долгую жизнь или убить на первой странице. (И. Линкова) 2.Реальная живая жизнь переливается на полотно и на бумагу на киноэкран и нотный лист через глаза и руки через душу художника. (И. Линкова) 3.В осаждённом Ленинграде удивительно много читали. Читали в землянках и дотах читали на батареях и на вмёрзших в лёд кораблях брали книги у умирающих библиотекарей и в бесчисленных промёрзлых квартирах лёжа при свете коптилок читали читали. (Н. Чук.) 4.Этот сказочный мир неба солнца зелени пчёлок и бабочек причудливо переплетался с вымышленным миром книги миром отваги и благородства чистой дружбы и чистой любви. (Фад.) 5.Волна и камень стихи и проза лёд и пламень не столь различны меж собой.(П.)

Однородные и неоднородные определения

I.Однородны или неоднородны определения? Расставьте недостающие знаки препинания.

1.Я чувствовал что глупею что из таинственного всеведущего существа быстро превращаюсь в какого-то ухмыляющегося дурачка. 2.Лошадь Лаврецкого бодро шла мерно раскачиваясь направо и налево; большая чёрная тень её шла рядом с нею. 3.Он мог видеть её тонкий чистый профиль и ему казалось что он никогда не видывал и не испытывал ничего подобного тому что он чувствовал в этот миг. 4. Отец мой изредка присылал мне пачки синих полинялых ассигнаций. 5. Недавно вставшее солнце затопляло всю рощу сильным хотя и неярким светом. 6. Вообразите себе человека лет сорока пяти, высокого худого с длинным и тонким носом узким лбом серыми глазками взъерошенными волосами и широкими насмешливыми губами. Этот человек ходил и зиму и лето в желтоватом нанковом кафтане немецкого покроя. 7.Был прекрасный июльский день. 8. Верхний тонкий край растянутого облачка засверкает змейками блеск их подобен блеску кованого серебра. 9.Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков золотисто-серых с нежными белыми краями.(И. Тургенев)

II.Однородны или неоднородны определения? Расставьте недостающие знаки препинания.

1.Немного далее речка сливалась с другой такой же речкой потому что шагах в ста от холма по её течению зеленела густая пышная осока из которой когда подъезжала бричка с криком вылетело три бекаса.(Ч.) 2.Никогда ведь не знаешь когда блеснёт из-под ресниц лукавый женский взгляд. (Пауст.) 3.Мы напились холодной вкусной воды. (Пауст.) 4.Но он (Пастернак) как-то легко и по-домашнему ладил с корявою бездной, сгустившейся вокруг нас,- с выпяченными дёшево сверкающими звёздами с впадиной на месте луны с грубо поставленными неуютными деревьями. (Ахмад.) 5.Книга обладает колоссальной притягательной силой.

III.Спишите, укажите однородные и неоднородные определения.

1.Далеко за Доном громоздились тяжёлые грозовые тучи.(Шол.) 2.Хороша развесистая белоствольная светло-зелёная весёлая берёзка. (С. Аксаков) 3.У костра стоял худенький черноголовый мальчишка. (Фад.) 4.А ведь как хорошо красиво это чистое и голубое небо синяя беспредельная гладь моря влажный береговой воздух.(Гонч.) 5.Мы выехали на заре и приехали на быстрый глубокий многоводный Ик. (С. Аксаков) 6.На огромном расстоянии разлёгся город и тихо пламенел и сверкал синими белыми жёлтыми огнями. (В. Короленко)

IV.Спишите, согласуйте определения с определяемыми словами. Расставьте знаки препинания и объясните их.

1.Эта дымка придаёт величественн... расплывчат… очертания дубов… рощам. 2.Сутулый человек был одет в сер… тонк… костюм лежавш… на нём свободно и мягко. 3.Дождь перестал но ранн… утро было сыр… пропитан… запахом дождя. 4.В сам… гуще парка телега остановилась около маленьк… деревянн… дома с освещен… окнами. 5.Я спускался с обрыва около стар… крепостн… валов и шёл по узкой тропинке. (Пауст.)

Обобщающие слова при однородных членах

I.Спишите, расставьте знаки препинания. Укажите обобщающие слова.

1.Обращаться с языком кое-как – значит и мыслить кое-как неточно приблизительно неверно.(А. Н. Т.) 2.Я поэзии одну разрешаю форму краткость точность математических формул. (Маяк.) 3. Я ничего от песен не припрятал ни дружбу ни сомненья ни любовь. (Д. Алтаузен) 4.Прекрасно это солнце это небо всё вокруг нас прекрасно. (Т.) 5.Майские сумерки нежная молодая зелень с тенями запах сирени гуденье жуков тишина тепло как всё это ново и как необыкновенно хотя весна повторяется каждый год! (Ч.) 6.Среди птиц насекомых в сухой траве всюду чувствовалось приближение осени. (В. Арсеньев)

II.Спишите, расставьте знаки препинания, укажите обобщающие слова.

1.Цените слух цените зренье любите зелень синеву всё что дано нам во владенье двумя словами « Я живу ».(Марш.) 2.Сады леса и фабрики и пашни всё это наш родной и милый дом. (Л.-К.) 3.С большой сердечной любовью относились к Чехову все люди попроще, с которыми он сталкивался слуги разносчики носильщики странники почтальоны.(Купр.) 4.Мне была охота прочитать про всё и про травы и про моря и про солнце и звёзды и про великих людей про всё то что люди хорошо знают а я ещё не знаю. (Пауст.) 5.Всё это и ночь и даль и горы и звёзды и туманы казалось мне исполненным невиданной прелести. (Кор.)

III.Спишите, расставьте знаки препинания, укажите обобщающие слова.

1.Всё это звуки и запахи тучи и люди было странно красиво и грустно казалось началом красивой сказки. (М. Г.) 2.Везде над головой под ногами и рядом с тобой живёт торжествуя свои победы железо. (М. Г.) 3.В мелколесье много прелести. Юные деревца всех пород ель и сосна осина и берёза растут дружно и тесно. (Пауст.) 4.Семь перемен в одну неделю теплынь и холод дождь и снег такой характер у апреля когда весна берёт разбег. (А. Иванов) 5.Твоя живая тишина твои лихие непогоды твои леса твои луга и Волги пышной берега и Волги радостные воды всё мило мне. (Н. Языков)

IV.Спишите, расставьте знаки препинания, укажите обобщающие слова.

1.Звон якорных цепей грохот сцеплений вагонов подвозящих груз металлический вопль железных листов откуда-то падающих на камень мостовой глухой стук дерева дребезжание извозчичьих телег свистки пароходов то пронзительно резкие то глухо ревущие крики грузчиков матросов и таможенных солдат все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня. (М. Г.) 2. …И кочи и моховые болота и пни всё хорошо под сиянием лунным. (Н.Некрасов) 3.А.. П. Чехов высмеивал всё дурное всё что мешало жить честно и справедливо наглость сильных и заискивание слабых грубость трусость и равнодушие. (А.. Белкин)

V.Спишите, расставьте знаки препинания, укажите обобщающие слова.

1.Пытливо умные глаза ироническая улыбка в углах тонких губ манера поднимать левую бровь словно прислушиваясь к чему-то некая интеллигентность во всём облике всё внушительно говорило о том что человек далёк от заготовок скота и нужд сельского хозяйства. (Шол.) 2.Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика то разгулье удалое то сердечная тоска. (П.) 3.Герасим ничего не слыхал ни быстрого визга падающей Муму ни тяжкого всплеска воды. (И. Тургенев) 4.С первых шагов своей умственной деятельности я поставил себе две параллельные задачи работать для науки и писать для народа. (К. Тимирязев)

VI.Спишите, расставьте знаки препинания, укажите обобщающие слова.

1.Ничто в мире ни деревья ни тайны ни мечты не может сравниться с человеком. (Ю. Нагибин) 2.Я всё любил леса и нивы снегов немую белизну и вод весенние разливы и детства мирную весну. (Огарёв) 3.Все богатства русского пейзажа в полное владенье нам даны вьюжных зим серебряная пряжа кружева зелёные весны. (Рыл.) 4.И огонь и эта вода и тишина эта и буря и всё что есть в природе и чего мы даже не знаем всё входило и соединялось в мою любовь обнимающую собой весь мир. (Пришв.) 5.На красноватой траве на былинках на соломинках всюду блестели и волновались бесчисленные нити осенних паутин (Т.)

VII.Спишите, расставьте знаки препинания, укажите обобщающие слова.

1.Любимые вещи в мире музыка природа стихи одиночество. (М.Цветаева) 2.Был Серёжа именинник и много ему разных подарков надарили и волчки и кони и картинки. (Л. Т.) 3.В русском человеке Чехов наблюдал и глубокий ум и широкий размах и любовь к свободе и тонкость чувств и обострённую совесть все данные для того чтобы сделать жизнь замечательнее. (Эйх.) 4.В несметном богатстве нашем слова драгоценные есть Отечество Верность Братство а есть ещё Совесть и Честь.(Яшин)

VIII. Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Острогою бьётся крупная рыба как-то щуки сомы жерехи судаки. (Акс.) 2.На крокетной площадке на лужайке в беседке всюду та же тишина то же безлюдье. (В.К.) 3. Всюду вверху и внизу пели жаворонки. (Ч.) 4.Бричка бежит а Егорушка видит всё одно и то же небо равнину холмы. (Ч.) 5.Всё уже созрело всё требовало хозяйских хлопот пшеница просо овёс подсолнух кукуруза бахчи картофель.(Баб.) 6.И всё это и река и прутья верболаза и этот мальчишка напоминало мне далёкие дни детства.(Перв.) 6.Две девушки студентка Маша и медсестра Настя вели беседу.7.Здесь всё мне знакомо усадебный дом сарай церковь с колокольней.

IX.Спишите, расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

1.Всюду и направо и налево от тропинки простирается невысокий кустарник. 2.В богатых лесом краях в Карелии в Сибири на Урале проще возводить жильё из дерева. 3.Ничего не заметно было ни отворяющихся дверей ни выходивших откуда-нибудь людей никаких живых хлопот и забот дома. (Г.) 4.Но я как будто вижу перед собой эту живую картину тихие берега лунную дорогу тени бегущих людей. 5.Вся усадьба состояла из четырёх срубов разной величины а именно из флигеля конюшни сарая бани. (Т.) 6.Дети старики женщины всё смешалось в живом потоке. (Сераф.)

Повторительные упражнения

1.Спишите, расставьте знаки препинания.

1.Ничего нет в мире милее для меня чем мой народ его судьба чем волшебный русский язык и трогающая то силой то грустью то покоем и радостью наша природа.(Пауст.) 2.Я навек за туманы и росы полюбил у берёзки стан и её золотистые косы и холщовый её сарафан. (Есенин) 3.Не утаишь от меня не спрячешь великолепия дел и вещей мощи земли, молодой и горячей, страсти ума и ума страстей. (Без.) 4.Для человека всё должно быть дорого на своей Родине и её народ и её семья и её история и её завтрашний день. 5.Смотрю на весеннее выступление жизни – силы жизни одной и той же во всём и в траве и в почках деревьев и в цветах и в насекомых и в птицах. (Л. Т.)

2.Спишите, расставьте знаки препинания.

1.И всё это пышная вершина клёна светло-зелёная гряда аллеи подвенечная белизна яблонь груш черёмух солнце синева неба всё поражало своей густой свежестью и новизной. (Бун.) 2.Солнце уже взошло и светлыми яркими пятнами и тенями расцветило зелень и блестело в каплях росы. (Л. Т.) 3.И видишь ты синий свод неба да солнце да лес. 4.Радостно было на небе и на земле и в сердце человека. (Л. Т.) 5.Всё пахло кусты акации листья сирени листья смородины лопуха цветы трава земля. (Бун.) 6.Сазаны иногда скрывались под зелёными щитами кувшинок и снова выплывали на чистое хватали тонущие мокрые листочки вербы. (Шол.)

3.Спишите, расставьте знаки препинания.

1.Аксинья с живым любопытством рассматривала заснеженную сугробистую степь натёртую до глянца дорогу далёкие тонущие во мгле горизонты. 3.В крохотной комнатушке на грязном земляном полу спало человек десять казаков. 4.До зари слышались людские голоса конское ржанье скрип полозьев. 5.Дни потянулись серые и безрадостные. 6.Повитая туманом даль затопленные талой водой яблони в саду мокрая огорожа и дорога за ней всё казалось невиданно красивым цвело густыми и нежными красками. 7.Она отчётливо видела быков арбу с раскинутым над ней пологом слышала трескучий звон кузнечиков вдыхала приторно горький запах полыни. 8.Она увидела и себя молодую рослую красивую…

4.Сконструируйте предложения по схемам.

ОГОУ ДПО

«КИНПО (ПК И ПП) СОО»

КАФЕДРА ФИЛОЛОГИИ

ДИДАКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ ПО

ТЕМЕ: «ОДНОРОДНЫЕ ЧЛЕНЫ

ПРЕДЛОЖЕНИЯ»

Выполнила учитель русского

Языка и литературы МОУ

«СОШ №4 г.Щигры Курской

Области» ШЕВЦОВА Л. В.

Научный руководитель –

Старший преподаватель

Кафедры филологии

ПЕРЕВЕРЗЕВА С. П.

Максим Горький

Челкаш

Потемневшее от пыли голубое южное небо -- мутно; жаркое солнце смотрит в зеленоватое море, точно сквозь тонкую серую вуаль. Оно почти не отражается в воде, рассекаемой ударами весел, пароходных винтов, острыми килями турецких фелюг и других судов, бороздящих по всем направлениям тесную гавань. Закованные в гранит волны моря подавлены громадными тяжестями, скользящими по их хребтам, бьются о борта судов, о берега, бьются и ропщут, вспененные, загрязненные разным хламом. Звон якорных цепей, грохот сцеплений вагонов, подвозящих груз, металлический вопль железных листов, откуда-то падающих на камень мостовой, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег, свистки пароходов, то пронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузчиков, матросов и таможенных солдат -- все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и, мятежно колыхаясь, стоят низко в небе над гаванью, -- к ним вздымаются с земли все новые и новые волны звуков -- то глухие, рокочущие, они сурово сотрясают все кругом, то резкие, гремящие, -- рвут пыльный, знойный воздух. Гранит, железо, дерево, мостовая гавани, суда и люди -- все дышит мощными звуками страстного гимна Меркурию. Но голоса людей, еле слышные в нем, слабы и смешны. И сами люди, первоначально родившие этот шум, смешны и жалки: их фигурки, пыльные, оборванные, юркие, согнутые под тяжестью товаров, лежащих на их спинах, суетливо бегают то туда, то сюда в тучах пыли, в море зноя и звуков, они ничтожны по сравнению с окружающими их железными колоссами, грудами товаров, гремящими вагонами и всем, что они создали. Созданное ими поработило и обезличило их. Стоя под парами, тяжелые гиганты-пароходы свистят, шипят, глубоко вздыхают, и в каждом звуке, рожденном ими, чудится насмешливая нота презрения к серым, пыльным фигурам людей, ползавших по их палубам, наполняя глубокие трюмы продуктами своего рабского труда. До слез смешны длинные вереницы грузчиков, несущих на плечах своих тысячи пудов хлеба в железные животы судов для того, чтобы заработать несколько фунтов того же хлеба для своего желудка. Рваные, потные, отупевшие от усталости, шума и зноя люди и могучие, блестевшие на солнце дородством машины, созданные этими людьми, - машины, которые в конце концов приводились в движение все-таки не паром, а мускулами и кровью своих творцов, -- в этом сопоставлении была целая поэма жестокой иронии. Шум -- подавлял, пыль, раздражая ноздри, -- слепила глаза, зной -- пек тело и изнурял его, и все кругом казалось напряженным, теряющим терпение, готовым разразиться какой-то грандиозной катастрофой, взрывом, за которым в освеженном им воздухе будет дышаться свободно и легко, на земле воцарится тишина, а этот пыльный шум, оглушительный, раздражающий, доводящий до тоскливого бешенства, исчезнет, и тогда в городе, на море, в небе станет тихо, ясно, славно... Раздалось двенадцать мерных и звонких ударов в колокол. Когда последний медный звук замер, дикая музыка труда уже звучала тише. Через минуту еще она превратилась в глухой недовольный ропот. Теперь голоса людей и плеск моря стали слышней. Это -- наступило время обеда.

Когда грузчики, бросив работать, рассыпались по гавани шумными группами, покупая себе у торговок разную снедь и усаживаясь обедать тут же, на мостовой, в тенистых уголках, -- появился Гришка Челкаш, старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор. Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах, без шапки, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его сухие и угловатые кости, обтянутые коричневой кожей. По всклокоченным черным с проседью волосам и смятому, острому, хищному лицу было видно, что он только что проснулся. В одном буром усе у него торчала соломина, другая соломина запуталась в щетине левой бритой щеки, а за ухо он заткнул себе маленькую, только что сорванную ветку липы. Длинный, костлявый, немного сутулый, он медленно шагал по камням и, поводя своим горбатым, хищным носом, кидал вокруг себя острые взгляды, поблескивая холодными серыми глазами и высматривая кого-то среди грузчиков. Его бурые усы, густые и длинные, то и дело вздрагивали, как у кота, а заложенные за спину руки потирали одна другую, нервно перекручиваясь длинными, кривыми и цепкими пальцами. Даже и здесь, среди сотен таких же, как он, резких босяцких фигур, он сразу обращал на себя внимание своим сходством с степным ястребом, своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, плавной и покойной с виду, но внутренне возбужденной и зоркой, как лет той хищной птицы, которую он напоминал. Когда он поравнялся с одной из групп босяков-грузчиков, расположившихся в тени под грудой корзин с углем, ему навстречу встал коренастый малый с глупым, в багровых пятнах, лицом и поцарапанной шеей, должно быть, недавно избитый. Он встал и пошел рядом с Челкашом, вполголоса говоря: -- Флотские двух мест мануфактуры хватились... Ищут. -- Ну? -- спросил Челкаш, спокойно смерив его глазами. -- Чего -- ну? Ищут, мол. Больше ничего. -- Меня, что ли, спрашивали, чтоб помог поискать? И Челкаш с улыбкой посмотрел туда, где возвышался пакгауз Добровольного флота. -- Пошел к черту! Товарищ повернул назад. -- Эй, погоди! Кто это тебя изукрасил? Ишь как испортили вывеску-то... Мишку не видал здесь? -- Давно не видал! -- крикнул тот, уходя к своим товарищам. Челкаш шагал дальше, встречаемый всеми, как человек хорошо знакомый. Но он, всегда веселый и едкий, был сегодня, очевидно, не в духе и отвечал на расспросы отрывисто и резко. Откуда-то из-за бунта товара вывернулся таможенный сторож, темно-зеленый, пыльный и воинственно-прямой. Он загородил дорогу Челкашу, встав перед ним в вызывающей позе, схватившись левой рукой за ручку кортика, а правой пытаясь взять Челкаша за ворот. -- Стой! Куда идешь? Челкаш отступил шаг назад, поднял глаза на сторожа и сухо улыбнулся. Красное, добродушно-хитрое лицо служивого пыталось изобразить грозную мину, для чего надулось, стало круглым, багровым, двигало бровями, таращило глаза и было очень смешно. -- Сказано тебе -- в гавань не смей ходить, ребра изломаю! А ты опять? - грозно кричал сторож. -- Здравствуй, Семеныч! мы с тобой давно не видались, -- спокойно поздоровался Челкаш и протянул ему руку. -- Хоть бы век тебя не видать! Иди, иди!.. Но Семеныч все-таки пожал протянутую руку. -- Вот что скажи, -- продолжал Челкаш, не выпуская из своих цепких пальцев руки Семеныча и приятельски-фамильярно потряхивая ее, -- ты Мишку не видал? -- Какого еще Мишку? Никакого Мишки не знаю! Пошел, брат, вон! а то пакгаузный увидит, он те... -- Рыжего, с которым я прошлый раз работал на "Костроме", -- стоял на своем Челкаш. -- С которым воруешь вместе, вот как скажи! В больницу его свезли, Мишку твоего, ногу отдавило чугунной штыкой. Поди, брат, пока честью просят, поди, а то в шею провожу!.. -- Ага, ишь ты! а ты говоришь -- не знаю Мишки... Знаешь вот. Ты чего же такой сердитый, Семеныч?.. -- Вот что, ты мне зубы не заговаривай, а иди!.. Сторож начал сердиться и, оглядываясь по сторонам, пытался вырвать свою руку из крепкой руки Челкаша. Челкаш спокойно посматривал на него из-под своих густых бровей и, не отпуская его руки, продолжал разговаривать: -- Ты не торопи меня. Я вот наговорюсь с тобой вдосталь и уйду. Ну, сказывай, как живешь?.. жена, детки -- здоровы? -- И, сверкая глазами, он, оскалив зубы насмешливой улыбкой, добавил: -- В гости к тебе собираюсь, да все времени нет -- пью все вот... -- Ну, ну, -- ты это брось! Ты, -- не шути, дьявол костлявый! Я, брат, в самом деле... Али ты уж по домам, по улицам грабить собираешься? -- Зачем? И здесь на наш с тобой век добра хватит. Ей-богу, хватит, Семеныч! Ты, слышь, опять два места мануфактуры слямзил?.. Смотри, Семеныч, осторожней! не попадись как-нибудь!.. Возмущенный Семеныч затрясся, брызгая слюной и пытаясь что-то сказать. Челкаш отпустил его руку и спокойно зашагал длинными ногами назад к воротам гавани. Сторож, неистово ругаясь, двинулся за ним. Челкаш повеселел; он тихо посвистывал сквозь зубы и, засунув руки в карманы штанов, шел медленно, отпуская направо и налево колкие смешки и шутки. Ему платили тем же. -- Ишь ты, Гришка, начальство-то как тебя оберегает! -- крикнул кто-то из толпы грузчиков, уже пообедавших и валявшихся на земле, отдыхая. -- Я -- босый, так вот Семеныч следит, как бы мне ногу не напороть, - ответил Челкаш. Подошли к воротам. Два солдата ощупали Челкаша и легонько вытолкнули его на улицу. Челкаш перешел через дорогу и сел на тумбочку против дверей кабака. Из ворот гавани с грохотом выезжала вереница нагруженных телег. Навстречу им неслись порожние телеги с извозчиками, подпрыгивавшими на них. Гавань изрыгала воющий гром и едкую пыль... В этой бешеной сутолоке Челкаш чувствовал себя прекрасно. Впереди ему улыбался солидный заработок, требуя немного труда и много ловкости. Он был уверен, что ловкости хватит у него, и, щуря глаза, мечтал о том, как загуляет завтра поутру, когда в его кармане явятся кредитные бумажки... Вспомнился товарищ, Мишка, -- он очень пригодился бы сегодня ночью, если бы не сломал себе ногу. Челкаш про себя обругался, думая, что одному, без Мишки, пожалуй, и не справиться с делом. Какова-то будет ночь?.. Он посмотрел на небо и вдоль по улице. Шагах в шести от него, у тротуара, на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке, сидел молодой парень в синей пестрядинной рубахе, в таких же штанах, в лаптях и в оборванном рыжем картузе. Около него лежала маленькая котомка и коса без черенка, обернутая в жгут из соломы, аккуратно перекрученный веревочкой. Парень был широкоплеч, коренаст, русый, с загорелым и обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими на Челкаша доверчиво и добродушно. Челкаш оскалил зубы, высунул язык и, сделав страшную рожу, уставился на него вытаращенными глазами. Парень, сначала недоумевая, смигнул, но потом вдруг расхохотался, крикнул сквозь смех: "Ах, чудак!" -- и, почти не вставая с земли, неуклюже перевалился от своей тумбочки к тумбочке Челкаша, волоча свою котомку по пыли и постукивая пяткой косы о камни. -- Что, брат, погулял, видно, здорово!.. -- обратился он к Челкашу, дернув его штанину. -- Было дело, сосунок, было этакое дело! -- улыбаясь, сознался Челкаш. Ему сразу понравился этот здоровый добродушный парень с ребячьими светлыми глазами. -- С косовицы, что ли? -- Как же!.. Косили версту -- выкосили грош. Плохи дела-то! Нар-роду - уйма! Голодающий этот самый приплелся, -- цену сбили, хоть не берись! Шесть гривен в Кубани платили. Дела!.. А раньше-то, говорят, три целковых цена, четыре, пять!.. -- Раньше!.. Раньше-то за одно погляденье на русского человека там трьшну платили. Я вот годов десять тому назад этим самым и промышлял. Придешь в станицу -- русский, мол, я! Сейчас тебя поглядят, пощупают, подивуются и -- получи три рубля! Да напоят, накормят. И живи сколько хочешь! Парень, слушая Челкаша, сначала широко открыл рот, выражая на круглой физиономии недоумевающее восхищение, но потом, поняв, что оборванец врет, шлепнул губами и захохотал. Челкаш сохранял серьезную мину, скрывая улыбку в своих усах. -- Чудак, говоришь будто правду, а я слушаю да верю... Нет, ей-богу, раньше там... -- Ну, а я про что? Ведь и я говорю, что, мол, там раньше... -- Поди ты!.. -- махнул рукой парень. -- Сапожник, что ли? Али портной?.. Ты-то? -- Я-то? -- переспросил Челкаш и, подумав, сказал: -- Рыбак я... -- Рыба-ак! Ишь ты! Что же, ловишь рыбу?.. -- Зачем рыбу? Здешние рыбаки не одну рыбу ловят. Больше утопленников, старые якорья, потонувшие суда -- все! Удочки такие есть для этого... -- Ври, ври!.. Из тех, может, рыбаков, которые про себя поют: Мы закидывали сети По сухим берегам Да по амбарам, по клетям!.. -- А ты видал таких? -- спросил Челкаш, с усмешкой поглядывая на него. -- Нет, видать где же! Слыхал... -- Нравятся? -- Они-то? Как же!.. Ничего ребята, вольные, свободные... -- А что тебе -- свобода?.. Ты разве любишь свободу? -- Да ведь как же? Сам себе хозяин, пошел -- куда хошь, делай -- что хошь... Еще бы! Коли сумеешь себя в порядке держать, да на шее у тебя камней нет, -- первое дело! Гуляй знай, как хошь, бога только помни... Челкаш презрительно сплюнул и отвернулся от парня. -- Сейчас вот мое дело... -- говорил тот. -- Отец у меня -- умер, хозяйство -- малое, мать-старуха, земля высосана, -- что я должен делать? Жить -- надо. А как? Неизвестно. Пойду я в зятья в хороший дом. Ладно. Кабы выделили дочь-то!.. Нет ведь -- тесть-дьявол не выделит. Ну, и буду я ломать на него... долго... Года! Вишь, какие дела-то! А кабы мне рублей ста полтора заробить, сейчас бы я на ноги встал и -- Антипу-то -- на-кося, выкуси! Хошь выделить Марфу? Нет? Не надо! Слава богу, девок в деревне не одна она. И был бы я, значит, совсем свободен, сам по себе... Н-да! -- Парень вздохнул. -- А теперь ничего не поделаешь иначе, как в зятья идти. Думал было я: вот, мол, на Кубань-то пойду, рублев два ста тяпну, -- шабаш! барин!.. АН не выгорело. Ну и пойдешь в батраки... Своим хозяйством не исправлюсь я, ни в каком разе! Эхе-хе!.. Парню сильно не хотелось идти в зятья. У него даже лицо печально потускнело. Он тяжело заерзал на земле. Челкаш спросил: -- Теперь куда ж ты? -- Да ведь -- куда? известно, домой. -- Ну, брат, мне это неизвестно, может, ты в Турцию собрался. -- В Ту-урцию!.. -- протянул парень. -- Кто ж это туда ходит из православных? Сказал тоже!.. -- Экой ты дурак! -- вздохнул Челкаш и снова отворотился от собеседника. В нем этот здоровый деревенский парень что-то будил... Смутно, медленно назревавшее, досадливое чувство копошилось где-то глубоко и мешало ему сосредоточиться и обдумать то, что нужно было сделать в эту ночь. Обруганный парень бормотал что-то вполголоса, изредка бросая на босяка косые взгляды. У него смешно надулись щеки, оттопырились губы и суженные глаза как-то чересчур часто и смешно помаргивали. Он, очевидно, не ожидал, что его разговор с этим усатым оборванцем кончится так быстро и обидно. Оборванец не обращал больше на него внимания. Он задумчиво посвистывал, сидя на тумбочке и отбивая по ней такт голой грязной пяткой. Парню хотелось поквитаться с ним. -- Эй ты, рыбак! Часто это ты запиваешь-то? -- начал было он, но в этот же момент рыбак быстро обернул к нему лицо, спросив его: -- Слушай, сосун! Хочешь сегодня ночью работать со мной? Говори скорей! -- Чего работать? -- недоверчиво спросил парень. -- Ну, чего!.. Чего заставлю... Рыбу ловить поедем. Грести будешь... -- Так... Что же? Ничего. Работать можно. Только вот... не влететь бы во что с тобой. Больно ты закомурист... темен ты... Челкаш почувствовал нечто вроде ожога в груди и с холодной злобой вполголоса проговорил: -- А ты не болтай, чего не смыслишь. Я те вот долбану по башке, тогда у тебя в ней просветлеет... Он соскочил с тумбочки, дернул левой рукой свой ус, а правую сжал в твердый жилистый кулак и заблестел глазами. Парень испугался. Он быстро оглянулся вокруг и, робко моргая, тоже вскочил с земли. Меряя друг друга глазами, они молчали. -- Ну? -- сурово спросил Челкаш. Он кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где-то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик, -- за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашем, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна. Всегда неприятно видеть, что человек, которого ты считаешь хуже и ниже себя, любит или ненавидит то же, что и ты, и, таким образом, становится похож на тебя. Парень смотрел на Челкаша и чувствовал в нем хозяина. -- Ведь я... не прочь... -- заговорил он. -- Работы ведь и ищу. Мне все равно, у кого работать, у тебя или у другого. Я только к тому сказал, что не похож ты на рабочего человека, -- больно уж тово... драный. Ну, я ведь знаю, что это со всяким может быть. Господи, рази я не видел пьяниц! Эх, сколько!.. да еще и не таких, как ты. -- Ну, ладно, ладно! Согласен? -- уже мягче переспросил Челкаш. -- Я-то? Аида!.. с моим удовольствием! Говори цену. -- Цена у меня по работе. Какая работа будет. Какой улов, значит... Пятитку можешь получить. Понял? Но теперь дело касалось денег, а тут крестьянин хотел быть точным и требовал той же точности от нанимателя. У парня вновь вспыхнуло недоверие и подозрительность. -- Это мне не рука, брат! Челкаш вошел в роль: -- Не толкуй, погоди! Идем в трактир! И они пошли по улице рядом друг с другом, Челкаш -- с важной миной хозяина, покручивая усы, парень -- с выражением полной готовности подчиниться, но все-таки полный недоверия и боязни. -- А как тебя звать? -- спросил Челкаш. -- Гаврилом! -- ответил парень. Когда они пришли в грязный и закоптелый трактир, Челкаш, подойдя к буфету, фамильярным тоном завсегдатая заказал бутылку водки, щей, поджарку из мяса, чаю и, перечислив требуемое, коротко бросил буфетчику: "В долг все!" -- на что буфетчик молча кивнул головой. Тут Гаврила сразу преисполнился уважения к своему хозяину, который, несмотря на свой вид жулика, пользуется такой известностью и доверием. -- Ну, вот мы теперь закусим и поговорим толком. Пока ты посиди, а я схожу кое-куда. Он ушел. Гаврила осмотрелся кругом. Трактир помещался в подвале; в нем было сыро, темно, и весь он был полон удушливым запахом перегорелой водки, табачного дыма, смолы и еще чего-то острого. Против Гаврилы, за другим столом, сидел пьяный человек в матросском костюме, с рыжей бородой, весь в угольной пыли и смоле. Он урчал, поминутно икая, песню, всю из каких-то перерванных и изломанных слов, то страшно шипящих, то гортанных. Он был, очевидно, не русский. Сзади его поместились две молдаванки; оборванные, черноволосые, загорелые, они тоже скрипели песню пьяными голосами. Потом из тьмы выступали еще разные фигуры, все странно растрепанные, все полупьяные, крикливые, беспокойные... Гавриле стало жутко. Ему захотелось, чтобы хозяин воротился скорее. Шум в трактире сливался в одну ноту, и казалось, что это рычит какое-то огромное животное, оно, обладая сотней разнообразных голосов, раздраженно, слепо рвется вон из этой каменной ямы и не находит выхода на волю... Гаврила чувствовал, как в его тело всасывается что-то опьяняющее и тягостное, от чего у него кружилась голова и туманились глаза, любопытно и со страхом бегавшие по трактиру... Пришел Челкаш, и они стали есть и пить, разговаривая. С третьей рюмки Гаврила опьянел. Ему стало весело и хотелось сказать что-нибудь приятное своему хозяину, который -- славный человек! -- так вкусно угостил его. Но слова, целыми волнами подливавшиеся ему к горлу, почему-то не сходили с языка, вдруг отяжелевшего. Челкаш смотрел на него и, насмешливо улыбаясь, говорил: -- Наклюкался!.. Э-эх, тюря! с пяти рюмок!.. как работать-то будешь?.. -- Друг!.. -- лепетал Гаврила. -- Не бойсь! я тебе уважу!.. Дай поцелую тебя!.. а?.. -- Ну, ну!.. На, еще клюкни! Гаврила пил и дошел наконец до того, что у него в глазах все стало колебаться ровными, волнообразными движениями. Это было неприятно, и от этого тошнило. Лицо у него сделалось глупо восторженное. Пытаясь сказать что-нибудь, он смешно шлепал губами и мычал. Челкаш, пристально поглядывая на него, точно вспоминал что-то, крутил свои усы и все улыбался хмуро. А трактир ревел пьяным шумом. Рыжий матрос спал, облокотясь на стол. -- Ну-ка, идем! -- сказал Челкаш, вставая. Гаврила попробовал подняться, но не смог и, крепко обругавшись, засмеялся бессмысленным смехом пьяного. -- Развезло! -- молвил Челкаш, снова усаживаясь против него на стул. Гаврила все хохотал, тупыми глазами поглядывая на хозяина. И тот смотрел на него пристально, зорко и задумчиво. Он видел перед собою человека, жизнь которого попала в его волчьи лапы. Он, Челкаш, чувствовал себя в силе повернуть ее и так и этак. Он мог разломать ее, как игральную карту, и мог помочь ей установиться в прочные крестьянские рамки. Чувствуя себя господином другого, он думал о том, что этот парень никогда не изопьет такой чаши, какую судьба дала испить ему, Челкашу... И он завидовал и сожалел об этой молодой жизни, подсмеивался над ней и даже огорчался за нее, представляя, что она может еще раз попасть в такие руки, как его... И все чувства в конце концов слились у Челкаша в одно -- нечто отеческое и хозяйственное. Малого было жалко, и малый был нужен. Тогда Челкаш взял Гаврилу под мышки и, легонько толкая его сзади коленом, вывел на двор трактира, где сложил на землю в тень от поленницы дров, а сам сел около него и закурил трубку. Гаврила немного повозился, помычал и заснул.

-- Ну, готов? -- вполголоса спросил Челкаш у Гаврилы, возившегося с веслами. -- Сейчас! Уключина вот шатается, -- можно разок вдарить веслом? -- Ни-ни! Никакого шуму! Надави ее руками крепче, она и войдет себе на место. Оба они тихо возились с лодкой, привязанной к корме одной из целой флотилии парусных барок, нагруженных дубовой клепкой, и больших турецких фелюг, занятых пальмой, сандалом и толстыми кряжами кипариса. Ночь была темная, по небу двигались толстые пласты лохматых туч, море было покойно, черно и густо, как масло. Оно дышало влажным соленым ароматом и ласково звучало, плескаясь от борта судов о берег, чуть-чуть покачивая лодку Челкаша. На далекое пространство от берега с моря подымались темные остовы судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями на вершинах. Море отражало огни фонарей и было усеяно массой желтых пятен. Они красиво трепетали на его бархате, мягком, матово-черном. Море спало здоровым, крепким сном работника, который сильно устал за день. -- Едем! -- сказал Гаврила, спуская весла в воду. -- Есть! -- Челкаш сильным ударом руля вытолкнул лодку в полосу воды между барками, она быстро поплыла по скользкой воде, и вода под ударами весел загоралась голубоватым фосфорическим сиянием, -- длинная лента его, мягко сверкая, вилась за кормой. -- Ну, что голова? болит? -- ласково спросил Челкаш. -- Страсть!.. как чугун гудит... Намочу ее водой сейчас. -- Зачем? Ты на-ко вот, нутро помочи, может, скорее очухаешься, -- и он протянул Гавриле бутылку. -- Ой ли? Господи благослови!.. Послышалось тихое бульканье. -- Эй ты! рад?.. Будет! -- остановил его Челкаш. Лодка помчалась снова, бесшумно и легко вертясь среди судов... Вдруг она вырвалась из их толпы, и море -- бесконечное, могучее -- развернулось перед ними, уходя в синюю даль, где из вод его вздымались в небо горы облаков -- лилово-сизых, с желтыми пуховыми каймами по краям, зеленоватых, цвета морской воды, и тех скучных, свинцовых туч, что бросают от себя такие тоскливые, тяжелые тени. Облака ползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета и формы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях, величественные и угрюмые... Что-то роковое было в этом медленном движении бездушных масс. Казалось, что там, на краю моря, их бесконечно много и они всегда будут так равнодушно всползать на небо, задавшись злой целью не позволять ему никогда больше блестеть над сонным морем миллионами своих золотых очей -- разноцветных звезд, живых и мечтательно сияющих, возбуждая высокие желания в людях, которым дорог их чистый блеск. -- Хорошо море? -- спросил Челкаш. -- Ничего! Только боязно в нем, -- ответил Гаврила, ровно и сильно ударяя веслами по воде. Вода чуть слышно звенела и плескалась под ударами длинных весел и все блестела теплым голубым светом фосфора. -- Боязно! Экая дура!.. -- насмешливо проворчал Челкаш. Он, вор, любил море. Его кипучая нервная натура, жадная на впечатления, никогда не пресыщалась созерцанием этой темной широты, бескрайной, свободной и мощной. И ему было обидно слышать такой ответ на вопрос о красоте того, что он любил. Сидя на корме, он резал рулем воду и смотрел вперед спокойно, полный желания ехать долго и далеко по этой бархатной глади. На море в нем всегда поднималось широкое, теплое чувство, -- охватывая всю его душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют -- первые -- остроту, вторая -- цену. По ночам над морем плавно носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу человека спокойствие и, ласково укрощая ее злые порывы, родит в ней могучие мечты... -- А снасть-то где? -- вдруг спросил Гаврила, беспокойно оглядывая лодку. Челкаш вздрогнул. -- Снасть? Она у меня на корме. Но ему стало обидно лгать пред этим мальчишкой, и ему было жаль тех дум и чувств, которые уничтожил этот парень своим вопросом. Он рассердился. Знакомое ему острое жжение в груди и у горла передернуло его, он внушительно и жестко сказал Гавриле: -- Ты вот что -- сидишь, ну и сиди! А не в свое дело носа не суй. Наняли тебя грести, и греби. А коли будешь языком трепать, будет плохо. Понял?.. На минуту лодка дрогнула и остановилась. Весла остались в воде, вспенивая ее, и Гаврила беспокойно завозился на скамье. -- Греби! Резкое ругательство потрясло воздух. Гаврила взмахнул веслами. Лодка точно испугалась и пошла быстрыми, нервными толчками, с шумом разрезая воду. -- Ровней!.. Челкаш привстал с кормы, не выпуская весла из рук и воткнув свои холодные глаза в бледное лицо Гаврилы. Изогнувшийся наклоняясь вперед, он походил на кошку, готовую прыгнуть. Слышно было злое скрипение зубов и робкое пощелкивание какими-то костяшками. -- Кто кричит? -- раздался с моря суровый окрик. -- Ну, дьявол, греби же!.. тише!.. убью, собаку!.. Ну же, греби!.. Раз, два! Пикни только!.. Р-разорву!.. -- шипел Челкаш. -- Богородице... дево... -- шептал Гаврила, дрожа и изнемогая от страха и усилий. Лодка плавно повернулась и пошла назад к гавани, где огни фонарей столпились в разноцветную группу и видны были стволы мачт. -- Эй! кто орет? -- донеслось снова. Теперь голос был дальше, чем в первый раз. Челкаш успокоился. -- Сам ты и орешь! -- сказал он по направлению криков и затем обратился к Гавриле, все еще шептавшему молитву: -- Ну, брат, счастье твое! Кабы эти дьяволы погнались за нами -- конец тебе. Чуешь? Я бы тебя сразу -- к рыбам!.. Теперь, когда Челкаш говорил спокойно и даже добродушно, Гаврила, все еще дрожащий от страха, взмолился: -- Слушай, отпусти ты меня! Христом прошу, отпусти! Высади куда-нибудь! Ай-ай-ай!.. Про-опал я совсем!.. Ну, вспомни бога, отпусти! Что я тебе? Не могу я этого!.. Не бывал я в таких делах... Первый раз... Господи! Пропаду ведь я! Как ты это, брат, обошел меня? а? Грешно тебе!.. Душу ведь губишь!.. Ну, дела-а... -- Какие дела? -- сурово спросил Челкаш. -- А? Ну, какие дела? Его забавлял страх парня, и он наслаждался и страхом Гаврилы, и тем, что вот какой он, Челкаш, грозный человек. -- Темные дела, брат... Пусти для бога!.. Что я тебе?.. а?.. Милый... -- Ну, молчи! Не нужен был бы, так я тебя не брал бы. Понял? -- ну и молчи! -- Господи! -- вздохнул Гаврила. -- Ну-ну!.. куксись у меня! -- оборвал его Челкаш. Но Гаврила теперь уже не мог удержаться и, тихо всхлипывая, плакал, сморкался, ерзал по лавке, но греб сильно, отчаянно. Лодка мчалась стрелой. Снова на дороге встали темные корпуса судов, и лодка потерялась в них, волчком вертясь в узких полосах воды между бортами. -- Эй ты! слушай! Буде спросит кто о чем -- молчи, коли жив быть хочешь! Понял? -- Эхма!.. -- безнадежно вздохнул Гаврила в ответ на суровое приказание и горько добавил: -- Судьбина моя пропащая!.. -- Не ной! -- внушительно шепнул Челкаш. Гаврила от этого шепота потерял способность соображать что-либо и помертвел, охваченный холодным предчувствием беды. Он машинально опускал весла в воду, откидывался назад, вынимал их, бросал снова и все время упорно смотрел на свои лапти. Сонный шум волн гудел угрюмо и был страшен. Вот гавань... За ее гранитной стеной слышались людские голоса, плеск воды, песня и тонкие свистки. -- Стой! -- шепнул Челкаш. -- Бросай весла! Упирайся руками в стену! Тише, черт!.. Гаврила, цепляясь руками за скользкий камень, повел лодку вдоль стены. Лодка двигалась без шороха, скользя бортом по наросшей на камне слизи. -- Стой!.. Дай весла! Дай сюда! А паспорт у тебя где? В котомке? Дай котомку! Ну, давай скорей! Это, мил друг, для того, чтобы ты не удрал... Теперь не удерешь. Без весел-то ты бы кое-как мог удрать, а без паспорта побоишься. Жди! Да смотри, коли ты пикнешь -- на дне моря найду!.. И вдруг, уцепившись за что-то руками, Челкаш поднялся на воздух и исчез на стене. Гаврила вздрогнул... Это вышло так быстро. Он почувствовал, как с него сваливается, сползает та проклятая тяжесть и страх, который он чувствовал при этом усатом, худом воре... Бежать теперь!.. И он, свободно вздохнув, оглянулся кругом. Слева возвышался черный корпус без мачт, -- какой-то огромный гроб, безлюдный и пустой... Каждый удар волны в его бока родил в нем глухое, гулкое эхо, похожее на тяжелый вздох. Справа над водой тянулась сырая каменная стена мола, как холодная, тяжелая змея. Сзади виднелись тоже какие-то черные остовы, а спереди, в отверстие между стеной и бортом этого гроба, видно было море, молчаливое, пустынное, с черными над ним тучами. Они медленно двигались, огромные, тяжелые, источая из тьмы ужас и готовые раздавить человека тяжестью своей. Все было холодно, черно, зловеще. Гавриле стало страшно. Этот страх был хуже страха, навеянного на него Челкашем; он охватил грудь Гаврилы крепким объятием, сжал его в робкий комок и приковал к скамье лодки... А кругом все молчало. Ни звука, кроме вздохов моря. Тучи ползли по небу так же медленно и скучно, как и раньше, но их все больше вздымалось из моря, и можно было, глядя на небо, думать, что и оно тоже море, только море взволнованное и опрокинутое над другим, сонным, покойным и гладким. Тучи походили на волны, ринувшиеся на землю вниз кудрявыми седыми хребтами, и на пропасти, из которых вырваны эти волны ветром, и на зарождавшиеся валы, еще не покрытые зеленоватой пеной бешенства и гнева. Гаврила чувствовал себя раздавленным этой мрачной тишиной и красотой и чувствовал, что он хочет видеть скорее хозяина. А если он там останется?.. Время шло медленно, медленнее, чем ползли тучи по небу... И тишина, от времени, становилась все зловещей... Но вот за стеной мола послышался плеск, шорох и что-то похожее на шепот. Гавриле показалось, что он сейчас умрет... -- Эй! Спишь? Держи!.. осторожно!.. -- раздался глухой голос Челкаша. Со стены спускалось что-то кубическое и тяжелое. Гаврила принял это в лодку. Спустилось еще одно такое же. Затем поперек стены вытянулась длинная фигура Челкаша, откуда-то явились весла, к ногам Гаврилы упала его котомка, и тяжело дышавший Челкаш уселся на корме. Гаврила радостно и робко улыбался, глядя на него. -- Устал? -- спросил он. -- Не без того, теля! Ну-ка, гребни добре! Дуй во всю силу!.. Хорошо ты, брат, заработал! Полдела сделали. Теперь только у чертей между глаз проплыть, а там -- получай денежки и ступай к своей Машке. Машка-то есть у тебя? Эй, дитятко? -- Н-нету! -- Гаврила старался во всю силу, работая грудью, как мехами, и руками, как стальными пружинами. Вода под лодкой рокотала, и голубая полоса за кормой теперь была шире. Гаврила весь облился потом, но продолжал грести во всю силу. Пережив дважды в эту ночь такой страх, он теперь боялся пережить его в третий раз и желал одного: скорей кончить эту проклятую работу, сойти на землю и бежать от этого человека, пока он в самом деле не убил или не завел его в тюрьму. Он решил не говорить с ним ни о чем, не противоречить ему, делать все, что велит, и, если удастся благополучно развязаться с ним, завтра же отслужить молебен Николаю Чудотворцу. Из его груди готова была вылиться страстная молитва. Но он сдерживался, пыхтел, как паровик, и молчал, исподлобья кидая взгляды на Челкаша. А тот, сухой, длинный, нагнувшийся вперед и похожий на птицу, готовую лететь куда-то, смотрел во тьму вперед лодки ястребиными очами и, поводя хищным, горбатым носом, одной рукой цепко держал ручку руля, а другой теребил ус, вздрагивавший от улыбок, которые кривили его тонкие губы. Челкаш был доволен своей удачей, собой и этим парнем, так сильно запуганным им и превратившимся в его раба. Он смотрел, как старался Гаврила, и ему стало жалко, захотелось ободрить его. -- Эй! -- усмехаясь, тихо заговорил он. -- Что, здорово ты перепугался? а? -- Н-ничего!.. -- выдохнул Гаврила и крякнул. -- Да уж теперь ты не очень наваливайся на весла-то. Теперь шабаш. Вот еще только одно бы место пройти... Отдохни-ка... Гаврила послушно приостановился, вытер рукавом рубахи пот с лица и снова опустил весла в воду. -- Ну, греби тише, чтобы вода не разговаривала. Воротца одни надо миновать. Тише, тише... А то, брат, тут народы серьезные... Как раз из ружья пошалить могут. Такую шишку на лбу набьют, что и не охнешь. Лодка теперь кралась по воде почти совершенно беззвучно. Только с весел капали голубые капли, и когда они падали в море, на месте их падения вспыхивало ненадолго тоже голубое пятнышко. Ночь становилась все темнее и молчаливей. Теперь небо уже не походило на взволнованное море -- тучи расплылись по нем и покрыли его ровным тяжелым пологом, низко опустившимся над водой и неподвижным. А море стало еще спокойней, черней, сильнее пахло теплым, соленым запахом и уж не казалось таким широким, как раньше. -- Эх, кабы дождь пошел! -- прошептал Челкаш. -- Так бы мы и проехали, как за занавеской. Слева и справа от лодки из черной воды поднялись какие-то здания - баржи, неподвижные, мрачные и тоже черные. На одной из них двигался огонь, кто-то ходил с фонарем. Море, гладя их бока, звучало просительно и глухо, а они отвечали ему эхом, гулким и холодным, точно спорили, не желая уступить ему в чем-то. -- Кордоны!.. -- чуть слышно шепнул Челкаш. С момента, когда он велел Гавриле грести тише, Гаврилу снова охватило острое выжидательное напряжение. Он весь подался вперед, во тьму, и ему казалось, что он растет, -- кости и жилы вытягивались в нем с тупой болью, голова, заполненная одной мыслью, болела, кожа на спине вздрагивала, а в ноги вонзались маленькие, острые и холодные иглы. Глаза ломило от напряженного рассматриванья тьмы, из которой -- он ждал -- вот-вот встанет нечто и гаркнет на них: "Стой, воры!.." Теперь, когда Челкаш шепнул "кордоны!", Гаврила дрогнул: острая, жгучая мысль прошла сквозь него, прошла и задела по туго натянутым нервам, -- он хотел крикнуть, позвать людей на помощь к себе... Он уже открыл рот и привстал немного на лавке, выпятил грудь, вобрал в нее много воздуха и открыл рот, -- но вдруг, пораженный ужасом, ударившим его, как плетью, закрыл глаза и свалился с лавки. ... Впереди лодки, далеко на горизонте, из черной воды моря поднялся огромный огненно-голубой меч, поднялся, рассек тьму ночи, скользнул своим острием по тучам в небе и лег на грудь моря широкой, голубой полосой. Он лег, и в полосу его сияния из мрака выплыли невидимые до той поры суда, черные, молчаливые, обвешанные пышной ночной мглой. Казалось, они долго были на дне моря, увлеченные туда могучей силой бури, и вот теперь поднялись оттуда по велению огненного меча, рожденного морем, -- поднялись, чтобы посмотреть на небо и на все, что поверх воды... Их такелаж обнимал собой мачты и казался цепкими водорослями, поднявшимися со дна вместе с этими черными гигантами, опутанными их сетью. И он опять поднялся кверху из глубин моря, этот страшный голубой меч, поднялся, сверкая, снова рассек ночь и снова лег уже в другом направлении. И там, где он лег, снова всплыли остовы судов, невидимых до его появления. Лодка Челкаша остановилась и колебалась на воде, как бы недоумевая. Гаврила лежал на дне, закрыв лицо руками, а Челкаш толкал его ногой и шипел бешено, но тихо: -- Дурак, это крейсер таможенный... Это фонарь электрический!.. Вставай, дубина! Ведь на нас свет бросят сейчас!.. Погубишь, черт, и себя и меня! Ну!.. И, наконец, когда один из ударов каблуком сапога сильнее других опустился на спину Гаврилы, он вскочил, все еще боясь открыть глаза, сел на лавку и, ощупью схватив весла, двинул лодку. -- Тише! Убью ведь! Ну, тише!.. Эка дурак, черт тебя возьми!.. Чего ты испугался? Ну? Харя!.. Фонарь -- только и всего. Тише веслами!.. Кислый черт!.. За контрабандой это следят. Нас не заденут -- далеко отплыли они. Не бойся, не заденут. Теперь мы... -- Челкаш торжествующе оглянулся кругом. - Кончено, выплыли!.. Фу-у!.. Н-ну, счастлив ты, дубина стоеросовая!.. Гаврила молчал, греб и, тяжело дыша, искоса смотрел туда, где все еще поднимался и опускался этот огненный меч. Он никак не мог поверить Челкашу, что это только фонарь. Холодное голубое сияние, разрубавшее тьму, заставляя море светиться серебряным блеском, имело в себе нечто необъяснимое, и Гаврила опять впал в гипноз тоскливого страха. Он греб, как машина, и все сжимался, точно ожидал удара сверху, и ничего, никакого желания не было уже в нем -- он был пуст и бездушен. Волнения этой ночи выглодали наконец из него все человеческое. А Челкаш торжествовал. Его привычные к потрясениям нервы уже успокоились. У него сладострастно вздрагивали усы и в глазах разгорался огонек. Он чувствовал себя великолепно, посвистывал сквозь зубы, глубоко вдыхал влажный воздух моря, оглядывался кругом и добродушно улыбался, когда его глаза останавливались на Гавриле. Ветер пронесся и разбудил море, вдруг заигравшее частой зыбью. Тучи сделались как бы тоньше и прозрачней, но все небо было обложено ими. Несмотря на то, что ветер, хотя еще легкий, свободно носился над морем, тучи были неподвижны и точно думали какую-то серую, скучную Думу. -- Ну ты, брат, очухайся, пора! Ишь тебя как -- точно из кожи-то твоей весь дух выдавили, один мешок костей остался! Конец уж всему. Эй!.. Гавриле все-таки было приятно слышать человеческий голос, хоть это и говорил Челкаш. -- Я слышу, -- тихо сказал он. -- То-то! Мякиш... Ну-ка, садись на руль, а я -- на весла, устал, поди! Гаврила машинально переменил место. Когда Челкаш, меняясь с ним местами, взглянул ему в лицо и заметил, что он шатается на дрожащих ногах, ему стало еще больше жаль парня. Он хлопнул его по плечу. -- Ну, ну, не робь! Заработал зато хорошо. Я те, брат, награжу богато. Четвертной билет хочешь получить? а? -- Мне -- ничего не надо. Только на берег бы... Челкаш махнул рукой, плюнул и принялся грести, далеко назад забрасывая весла своими длинными руками. Море проснулось. Оно играло маленькими волнами, рождая их, украшая бахромой пены, сталкивая друг с другом и разбивая в мелкую пыль. Пена, тая, шипела и вздыхала, -- и все кругом было заполнено музыкальным шумом и плеском. Тьма как бы стала живее. -- Ну, скажи мне, -- заговорил Челкаш, -- придешь ты в деревню, женишься, начнешь землю копать, хлеб сеять, жена детей народит, кормов не будет хватать; ну, будешь ты всю жизнь из кожи лезть... Ну, и что? Много в этом смаку? -- Какой уж смак! -- робко и вздрагивая ответил Гаврила. Кое-где ветер прорывал тучи, и из разрывов смотрели голубые кусочки неба с одной-двумя звездочками на них. Отраженные играющим морем, эти звездочки прыгали по волнам, то исчезая, то вновь блестя. -- Правее держи! -- сказал Челкаш. -- Скоро уж приедем. Н-да!.. Кончили. Работка важная! Вот видишь как?.. Ночь одна -- и полтысячи я тяпнул! -- Полтысячи?! -- недоверчиво протянул Гаврила, но сейчас же испугался и быстро спросил, толкая ногой тюки в лодке: -- А это что же будет за вещь? -- Это -- дорогая вещь. Все-то, коли по цене продать, так и за тысячу хватит. Ну, я не дорожусь... Ловко? -- Н-да-а?.. -- вопросительно протянул Гаврила. -- Кабы мне так-то вот! - вздохнул он, сразу вспомнив деревню, убогое хозяйство, свою мать и все то далекое, родное, ради чего он ходил на работу, ради чего так измучился в эту ночь. Его охватила волна воспоминаний о своей деревеньке, сбегавшей по крутой горе вниз, к речке, скрытой в роще берез, ветел, рябин, черемухи... - Эх, важно бы!.. -- грустно вздохнул он. -- Н-да!.. Я думаю, ты бы сейчас по чугунке домой... Уж и полюбили бы тебя девки дома, а-ах как!.. Любую бери! Дом бы себе сгрохал -- ну, для дома денег, положим, маловато... -- Это верно... для дому нехватка. У нас дорог лес-то. -- Ну что ж? Старый бы поправил. Лошадь как? есть? -- Лошадь? Она и есть, да больно стара, черт. -- Ну, значит, лошадь. Ха-арошую лошадь! Корову... Овец... Птицы разной... А? -- Не говори!.. Ох ты, господи! вот уж пожил бы! -- Н-да, брат, житьишко было бы ничего себе... Я тоже понимаю толк в этом деле. Было когда-то свое гнездо... Отец-то был из первых богатеев в селе... Челкаш греб медленно. Лодка колыхалась на волнах, шаловливо плескавшихся о ее борта, еле двигалась по темному морю, а оно играло все резвей и резвей. Двое людей мечтали, покачиваясь на воде и задумчиво поглядывая вокруг себя. Челкаш начал наводить Гаврилу на мысль о деревне, желая немного ободрить и успокоить его. Сначала он говорил, посмеиваясь себе в усы, но потом, подавая реплики собеседнику и напоминая ему о радостях крестьянской жизни, в которых сам давно разочаровался, забыл о них и вспоминал только теперь, -- он постепенно увлекся и вместо того, чтобы расспрашивать парня о деревне и ее делах, незаметно для себя стал сам рассказывать ему: -- Главное в крестьянской жизни -- это, брат, свобода! Хозяин ты есть сам себе. У тебя твой дом -- грош ему цена -- да он твой. У тебя земля своя -- и того ее горсть -- да она твоя! Король ты на своей земле!.. У тебя есть лицо... Ты можешь от всякого требовать уважения к тебе... Так ли? - воодушевленно закончил Челкаш. Гаврила глядел на него с любопытством и тоже воодушевлялся. Он во время этого разговора успел уже забыть, с кем имеет дело, и видел пред собой такого же крестьянина, как и сам он, прилепленного навеки к земле потом многих поколений, связанного с ней воспоминаниями детства, самовольно отлучившегося от нее и от забот о ней и понесшего за эту отлучку должное наказание. -- Это, брат, верно! Ах, как верно! Вот гляди-ка на себя, что ты теперь такое без земли? Землю, брат, как мать, не забудешь надолго. Челкаш одумался... Он почувствовал это раздражающее жжение в груди, являвшееся всегда, чуть только его самолюбие -- самолюбие бесшабашного удальца -- бывало задето кем-либо, и особенно тем, кто не имел цены в его глазах. -- Замолол!.. -- сказал он свирепо, -- ты, может, думал, что я все это всерьез... Держи карман шире! -- Да чудак человек!.. -- снова оробел Гаврила. -- Разве я про тебя говорю? Чай, таких-то, как ты, -- много! Эх, сколько несчастного народу на свете!.. Шатающих... -- Садись, тюлень, в весла! -- кратко скомандовал Челкаш, почему-то сдержав в себе целый поток горячей ругани, хлынувшей ему к горлу. Они опять переменились местами, причем Челкаш, перелезая на корму через тюки, ощутил в себе острое желание дать Гавриле пинка, чтобы он слетел в воду. Короткий разговор смолк, но теперь даже от молчания Гаврилы на Челкаша веяло деревней... Он вспоминал прошлое, забывая править лодкой, повернутой волнением и плывшей куда-то в море. Волны точно понимали, что эта лодка потеряла цель, и, все выше подбрасывая ее, легко играли ею, вспыхивая под веслами своим ласковым голубым огнем. А перед Челкашем быстро неслись картины прошлого, далекого прошлого, отделенного от настоящего целой стеной из одиннадцати лет босяцкой жизни. Он успел посмотреть себя ребенком, свою деревню, свою мать, краснощекую, пухлую женщину, с добрыми серыми глазами, отца -- рыжебородого гиганта с суровым лицом; видел себя женихом и видел жену, черноглазую Анфису, с длинной косой, полную, мягкую, веселую, снова себя, красавцем, гвардейским солдатом; снова отца, уже седого и согнутого работой, и мать, морщинистую, осевшую к земле; посмотрел и картину встречи его деревней, когда он возвратился со службы; видел, как гордился перед всей деревней отец своим Григорием, усатым, здоровым солдатом, ловким красавцем... Память, этот бич несчастных, оживляет даже камни прошлого и даже в яд, выпитый некогда, подливает капли меда... Челкаш чувствовал себя овеянным примиряющей, ласковой струьй родного воздуха, донесшего с собой до его слуха и ласковые слова матери, и солидные речи истового крестьянина-отца, много забытых звуков и много сочного запаха матушки-земли, только что оттаявшей, только что вспаханной и только что покрытой изумрудным шелком озими... Он чувствовал себя одиноким, вырванным и выброшенным навсегда из того порядка жизни, в котором выработалась та кровь, что течет в его жилах. -- Эй! а куда же мы едем? -- спросил вдруг Гаврила. Челкаш дрогнул и оглянулся тревожным взором хищника. -- Ишь черт занес!.. Гребни-ка погуще... -- Задумался? -- улыбаясь, спросил Гаврила. -- Устал... -- Так теперь мы, значит, уж не попадемся с этим? -- Гаврила ткнул ногой в тюки. -- Нет... Будь покоен. Сейчас вот сдам и денежки получу... Н-да! -- Пять сотен? -- Не меньше. -- Это, тово, -- сумма! Кабы мне, горюну!.. Эх, и сыграл бы я песенку с ними!.. -- По крестьянству? -- Никак больше! Сейчас бы... И Гаврила полетел на крыльях мечты. А Челкаш молчал. Усы у него обвисли, правый бок, захлестанный волнами, был мокр, глаза ввалились и потеряли блеск. Все хищное в его фигуре обмякло, стушеванное приниженной задумчивостью, смотревшей даже из складок его грязной рубахи. Он круто повернул лодку и направил ее к чему-то черному, высовывавшемуся из воды. Небо снова все покрылось тучами, и посыпался дождь, мелкий, теплый, весело звякавший, падая на хребты волн. -- Стой! Тише! -- скомандовал Челкаш. Лодка стукнулась носом о корпус барки. -- Спят, что ли, черти?.. -- ворчал Челкаш, цепляясь багром за какие-то веревки, спускавшиеся с борта. -- Трап давай!.. Дождь пошел еще, не мог раньше-то! Эй вы, губки!.. Эй!.. -- Селкаш это? -- раздалось сверху ласковое мурлыканье. -- Ну, спускай трап! -- Калимера, Селкаш! -- Спускай трап, копченый дьявол! -- взревел Челкаш. -- О, сердытий пришел сегодня... Элоу! -- Лезь, Гаврила! -- обратился Челкаш к товарищу. В минуту они были на палубе, где три темных бородатых фигуры, оживленно болтая друг с другом на странном сюсюкающем языке, смотрели за борт в лодку Челкаша. Четвертый, завернутый в длинную хламиду, подошел к нему и молча пожал ему руку, потом подозрительно оглянул Гаврилу. -- Припаси к утру деньги, -- коротко сказал ему Челкаш. -- А теперь я спать иду. Гаврила, идем! Есть хочешь? -- Спать бы... -- ответил Гаврила и через пять минут храпел, а Челкаш, сидя рядом с ним, примерял себе на ногу чей-то сапог и, задумчиво сплевывая в сторону, грустно свистел сквозь зубы. Потом он вытянулся рядом с Гаврилой, заложив руки под голову, поводя усами. Барка тихо покачивалась на игравшей воде, где-то поскрипывало дерево жалобным звуком, дождь мягко сыпался на палубу, и плескались волны о борта... Все было грустно и звучало, как колыбельная песнь матери, не имеющей надежд на счастье своего сына... Челкаш, оскалив зубы, приподнял голову, огляделся вокруг и, прошептав что-то, снова улегся... Раскинув ноги, он стал похож на большие ножницы.

Он проснулся первым, тревожно оглянулся вокруг, сразу успокоился и посмотрел на Гаврилу, еще спавшего. Тот сладко всхрапывал и во сне улыбался чему-то всем своим детским, здоровым, загорелым лицом. Челкаш вздохнул и полез вверх по узкой веревочной лестнице. В отверстие трюма смотрел свинцовый кусок неба. Было светло, но по-осеннему скучно и серо. Челкаш вернулся часа через два. Лицо у него было красно, усы лихо закручены кверху. Он был одет в длинные крепкие сапоги, в куртку, в кожаные штаны и походил на охотника. Весь его костюм был потерт, но крепок, и очень шел к нему, делая его фигуру шире, скрадывая его костлявость и придавая ему воинственный вид. -- Эй, теленок, вставай!.. -- толкнул он ногой Гаврилу. Тот вскочил и, не узнавая его со сна, испуганно уставился на него мутными глазами. Челкаш захохотал. -- Ишь ты какой!.. -- широко улыбнулся наконец Гаврила. -- Барином стал! -- У нас это скоро. Ну и пуглив же ты! Сколько раз умирать-то вчера ночью собирался? -- Да ты сам посуди, впервой я на такое дело! Ведь можно было душу загубить на всю жизнь! -- Ну, а еще раз поехал бы? а? -- Еще?.. Да ведь это -- как тебе сказать? Из-за какой корысти?.. вот что! -- Ну ежели бы две радужных? -- Два ста рублев, значит? Ничего... Это можно... -- Стой! А как душу-то загубишь?.. -- Да ведь, может... и не загубишь! -- улыбнулся Гаврила. -- Не загубишь, а человеком на всю жизнь сделаешься. Челкаш весело хохотал. -- Ну, ладно! будет шутки шутить. Едем на берег... И вот они снова в лодке. Челкаш на руле, Гаврила на веслах. Над ними небо, серое, ровно затянутое тучами, и лодкой играет мутно-зеленое море, шумно подбрасывая ее на волнах, пока еще мелких, весело бросающих в борта светлые, соленые брызги. Далеко по носу лодки видна желтая полоса песчаного берега, а за кормой уходит вдаль море, изрытое стаями волн, убранных пышной белой пеной. Там же, вдали, видно много судов; далеко влево -- целый лес мачт и белые груды домов города. Оттуда по морю льется глухой гул, рокочущий и вместе с плеском волн создающий хорошую, сильную музыку... И на все наброшена тонкая пелена пепельного тумана, отдаляющего предметы друг от друга... -- Эх, разыграется к вечеру-то добре! -- кивнул Челкаш головой на море. -- Буря? -- спросил Гаврила, мощно бороздя волны веслами. Он был уже мокр с головы до ног от этих брызг, разбрасываемых по морю ветром. -- Эге!.. -- подтвердил Челкаш. Гаврила пытливо посмотрел на него... -- Ну, сколько ж тебе дали? -- спросил он наконец, видя, что Челкаш не собирается начать разговора. -- Вот! -- сказал Челкаш, протягивая Гавриле что-то, вынутое из кармана. Гаврила увидал пестрые бумажки, и все в его глазах приняло яркие, радужные оттенки. -- Эх!.. А я ведь думал: врал ты мне!.. Это -- сколько? -- Пятьсот сорок! -- Л-ловко!.. -- прошептал Гаврила, жадными глазами провожая пятьсот сорок, снова спрятанные в карман. -- Э-эх-ма!.. Кабы этакие деньги!.. -- И он угнетенно вздохнул. -- Гульнем мы с тобой, парнюга! -- с восхищением вскрикнул Челкаш. -- Эх, хватим... Не думай, я тебе, брат, отделю... Сорок отделю! а? Доволен? Хочешь, сейчас дам? -- Коли не обидно тебе -- что же? Я приму! Гаврила весь трепетал от ожидания, острого, сосавшего ему грудь. -- Ах ты, чертова кукла! Приму! Прими, брат, пожалуйста! Очень я тебя прошу, прими! Не знаю я, куда мне такую кучу денег девать! Избавь ты меня, прими-ка, на!.. Челкаш протянул Гавриле несколько бумажек. Тот взял их дрожащей рукой, бросил весла и стал прятать куда-то за пазуху, жадно сощурив глаза, шумно втягивая в себя воздух, точно пил что-то жгучее. Челкаш с насмешливой улыбкой поглядывал на него. А Гаврила уже снова схватил весла и греб нервно, торопливо, точно пугаясь чего-то и опустив глаза вниз. У него вздрагивали плечи и уши. -- А жаден ты!.. Нехорошо... Впрочем, что же?.. Крестьянин... - задумчиво сказал Челкаш. -- Да ведь с деньгами-то что можно сделать!.. -- воскликнул Гаврила, вдруг весь вспыхивая страстным возбуждением. И он отрывисто, торопясь, точно догоняя свои мысли и с лету хватая слова, заговорил о жизни в деревне с деньгами и без денег. Почет, довольство, веселье!.. Челкаш слушал его внимательно, с серьезным лицом и с глазами, сощуренными какой-то думой. По временам он улыбался довольной улыбкой. -- Приехали! -- прервал он речь Гаврилы. Волна подхватила лодку и ловко ткнула ее в песок. -- Ну, брат, теперь кончено. Лодку нужно вытащить подальше, чтобы не смыло. Придут за ней. А мы с тобой -- прощай!.. Отсюда до города верст восемь. Ты что, опять в город вернешься? а? На лице Челкаша сияла добродушно-хитрая улыбка, и весь он имел вид человека, задумавшего нечто весьма приятное для себя и неожиданное для Гаврилы. Засунув руку в карман, он шелестел там бумажками. -- Нет... я... не пойду... я... -- Гаврила задыхался и давился чем-то. Челкаш посмотрел на него. -- Что это тебя корчит? -- спросил он. -- Так... -- Но лицо Гаврилы то краснело, то делалось серым, и он мялся на месте, не то желая броситься на Челкаша, не то разрываемый иным желанием, исполнить которое ему было трудно. Челкашу стало не по себе при виде такого возбуждения в этом парне. Он ждал, чем оно разразится. Гаврила начал как-то странно смеяться смехом, похожим на рыдание. Голова его была опущена, выражения его лица Челкаш не видал, смутно видны были только уши Гаврилы, то красневшие, то бледневшие. -- Ну тя к черту! -- махнул рукой Челкаш. -- Влюбился ты в меня, что ли? Мнется, как девка!.. Али расставанье со мной тошно? Эй, сосун! Говори, что ты? А то уйду я!.. -- Уходишь?! -- звонко крикнул Гаврила. Песчаный и пустынный берег дрогнул от его крика, и намытые волнами моря желтые волны песку точно всколыхнулись. Дрогнул и Челкаш. Вдруг Гаврила сорвался с своего места, бросился к ногам Челкаша, обнял их своими руками и дернул к себе. Челкаш пошатнулся, грузно сел на песок и, скрипнув зубами, резко взмахнул в воздухе своей длинной рукой, сжатой в кулак. Но он не успел ударить, остановленный стыдливым и просительным шепотом Гаврилы: -- Голубчик!.. Дай ты мне эти деньги! Дай, Христа ради! Что они тебе?.. Ведь в одну ночь -- только в ночь... А мне -- года нужны... Дай -- молиться за тебя буду! Вечно -- в трех церквах -- о спасении души твоей!.. Ведь ты их на ветер... а я бы -- в землю! Эх, дай мне их! Что в них тебе?.. Али тебе дорого? Ночь одна -- и богат! Сделай доброе дело! Пропащий ведь ты... Нет тебе пути... А я бы -- ох! Дай ты их мне! Челкаш, испуганный, изумленный и озлобленный, сидел на песке, откинувшись назад и упираясь в него руками, сидел, молчал и страшно таращил глаза на парня, уткнувшегося головой в его колени и шептавшего, задыхаясь, свои мольбы. Он оттолкнул его, наконец, вскочил на ноги и, сунув руку в карман, бросил в Гаврилу бумажки. -- На! Жри... -- крикнул он, дрожа от возбуждения, острой жалости и ненависти к этому жадному рабу. И, бросив деньги, он почувствовал себя героем. -- Сам я хотел тебе больше дать. Разжалобился вчера я, вспомнил деревню... Подумал: дай помогу парню. Ждал я, что ты сделаешь, попросишь - нет? А ты... Эх, войлок! Нищий!.. Разве из-за денег можно так истязать себя? Дурак! Жадные черти!.. Себя не помнят... За пятак себя продаете!.. -- Голубчик!.. Спаси Христос тебя! Ведь это теперь у меня что?.. я теперь... богач!.. -- визжал Гаврила в восторге, вздрагивая и пряча деньги за пазуху. -- Эх ты, милый!.. Вовек не забуду!.. Никогда!.. И жене и детям закажу -- молись! Челкаш слушал его радостные вопли, смотрел на сиявшее, искаженное восторгом жадности лицо и чувствовал, что он -- вор, гуляка, оторванный от всего родного -- никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя. Никогда не станет таким!.. И эта мысль и ощущение, наполняя его сознанием своей свободы, удерживали его около Гаврилы на пустынном морском берегу. -- Осчастливил ты меня! -- кричал Гаврила и, схватив руку Челкаша, тыкал ею себе в лицо. Челкаш молчал и по-волчьи скалил зубы. Гаврила все изливался: -- Ведь я что думал? Едем мы сюда... думаю... хвачу я его -- тебя - веслом... рраз!.. денежки -- себе, его -- в море... тебя-то... а? Кто, мол, его хватится? И найдут, не станут допытываться -- как да кто. Не такой, мол, он человек, чтоб из-за него шум подымать!.. Ненужный на земле! Кому за него встать? -- Дай сюда деньги!.. -- рявкнул Челкаш, хватая Гаврилу за горло... Гаврила рванулся раз, два, -- другая рука Челкаша змеей обвилась вокруг него... Треск разрываемой рубахи -- и Гаврила лежал на песке, безумно вытаращив глаза, цапаясь пальцами рук за воздух и взмахивая ногами. Челкаш, прямой, сухой, хищный, зло оскалив зубы, смеялся дробным, едким смехом, и его усы нервно прыгали на угловатом, остром лице. Никогда за всю жизнь его не били так больно, и никогда он не был так озлоблен. -- Что, счастлив ты? -- сквозь смех спросил он Гаврилу и, повернувшись к нему спиной, пошел прочь по направлению к городу. Но он не сделал пяти шагов, как Гаврила кошкой изогнулся, вскочил на ноги и, широко размахнувшись в воздухе, бросил в него круглый камень, злобно крикнув: -- Рраз!.. Челкаш крякнул, схватился руками за голову, качнулся вперед, повернулся к Гавриле и упал лицом в песок. Гаврила замер, глядя на него. Вот он шевельнул ногой, попробовал поднять голову и вытянулся, вздрогнув, как струна. Тогда Гаврила бросился бежать вдаль, где над туманной степью висела мохнатая черная туча и было темно. Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая. Пена шипела, и брызги воды летали по воздуху. Посыпался дождь. Сначала редкий, он быстро перешел в плотный, крупный, лившийся с неба тонкими струйками. Они сплетали целую сеть из ниток воды - сеть. сразу закрывшую собой даль степи и даль моря. Гаврила исчез за ней. Долго ничего не было видно, кроме дождя и длинного человека, лежавшего на песке у моря. Но вот из дождя снова появился бегущий Гаврила, он летел птицей; подбежав к Челкашу, упал перед ним и стал ворочать его на земле. Его рука окунулась в теплую красную слизь... Он дрогнул и отшатнулся с безумным, бледным лицом. -- Брат, встань-кось! -- шептал он под шум дождя в ухо Челкашу. Челкаш очнулся и толкнул Гаврилу от себя, хрипло сказав: -- Поди прочь!.. -- Брат! Прости!.. дьявол это меня... -- дрожа, шептал Гаврила, целуя руку Челкаша. -- Иди... Ступай... -- хрипел тот. -- Сними грех с души!.. Родной! Прости!.. -- Про... уйди ты!.. уйди к дьяволу! -- вдруг крикнул Челкаш и сел на песке. Лицо у него было бледное, злое, глаза мутны и закрывались, точно он сильно хотел спать. -- Чего тебе еще? Сделал свое дело... иди! Пошел! -- И он хотел толкнуть убитого горем Гаврилу ногой, но не смог и снова свалился бы, если бы Гаврила не удержал его, обняв за плечи. Лицо Челкаша было теперь в уровень с лицом Гаврилы. Оба были бледны и страшны. -- Тьфу! -- плюнул Челкаш в широко открытые глаза своего работника. Тот смиренно вытерся рукавом и прошептал: -- Что хошь делай... Не отвечу словом. Прости для Христа! -- Гнус!.. И блудить-то не умеешь!.. -- презрительно крикнул Челкаш, сорвал из-под своей куртки рубаху и молча, изредка поскрипывая зубами, стал обвязывать себе голову. -- Деньги взял? -- сквозь зубы процедил он. -- Не брал я их, брат! Не надо мне!.. беда от них!.. Челкаш сунул руку в карман своей куртки, вытащил пачку денег, одну радужную бумажку положил обратно в карман, а все остальные кинул Гавриле. -- Возьми и ступай! -- Не возьму, брат... Не могу! Прости! -- Бери, говорю!.. -- взревел Челкаш, страшно вращая глазами. -- Прости!.. Тогда возьму... -- робко сказал Гаврила и пал в ноги Челкаша на сырой песок, щедро поливаемый дождем. -- Врешь, возьмешь, гнус! -- уверенно сказал Челкаш, и, с усилием подняв его голову за волосы, он сунул ему деньги в лицо. -- Бери! бери! Не даром работал! Бери, не бойсь! Не стыдись, что человека чуть не убил! За таких людей, как я, никто не взыщет. Еще спасибо скажут, как узнают. На, бери! Гаврила видел, что Челкаш смеется, и ему стало легче. Он крепко сжал деньги в руке. -- Брат! а простишь меня? Не хошь? а? -- слезливо спросил он. -- Родимой!.. -- в тон ему ответил Челкаш, подымаясь на ноги и покачиваясь. -- За что? Не за что! Сегодня ты меня, завтра я тебя... -- Эх, брат, брат!.. -- скорбно вздохнул Гаврила, качая головой. Челкаш стоял перед ним и странно улыбался, а тряпка на его голове, понемногу краснея, становилась похожей на турецкую феску. Дождь лил, как из ведра. Море глухо роптало, волны бились о берег бешено и гневно. Два человека помолчали. -- Ну прощай! -- насмешливо сказал Челкаш, пускаясь в путь. Он шатался, у него дрожали ноги, и он так странно держал голову, точно боялся потерять ее. -- Прости, брат!.. -- еще раз попросил Гаврила. -- Ничего! -- холодно ответил Челкаш, пускаясь в путь. Он пошел, пошатываясь и все поддерживая голову ладонью левой руки, а правой тихо дергая свой бурый ус. Гаврила смотрел ему вслед до поры, пока он не исчез в дожде, все гуще лившем из туч тонкими, бесконечными струйками и окутывавшем степь непроницаемой стального цвета мглой. Потом Гаврила снял свой мокрый картуз, перекрестился, посмотрел на деньги, зажатые в ладони, свободно и глубоко вздохнул, спрятал их за пазуху и широкими, твердыми шагами пошел берегом в сторону, противоположную той, где скрылся Челкаш. Море выло, швыряло большие, тяжелые волны на прибрежный песок, разбивая их в брызги и пену. Дождь ретиво сек воду и землю... ветер ревел... Все кругом наполнялось воем, ревом, гулом... За дождем не видно было ни моря, ни неба. Скоро дождь и брызги волн смыли красное пятно на том месте, где лежал Челкаш, смыли следы Челкаша и следы молодого парня на прибрежном песке... И на пустынном берегу моря не осталось ничего в воспоминание о маленькой драме, разыгравшейся между двумя людьми. Источник текста: М. Горький. Избранные сочинения. М., Художественная литература, 1986 .

Сочинение на тему: Жаргон и арго как речь ограниченного употребления

Под жаргонизмами следует понимать такую специально ограниченную в употреблении лексику, которая является эмоционально-экспрессивным выражением стилистически нейтральных слов. Жаргон – речь людей, составляющих обособленные группы, которых объединяет общая профессия. Жаргоны не представляют собой целостной системы. Специфика жаргонов заключается в их лексике. Многие слова в них имеют особое значение и иногда по форме отличаются от общеупотребляемых слов.

Профессиональные жаргоны используются людьми одной профессии, главным образом при общении на производственные темы. В жаргоне летчиков низ фюзеляжа самолета называется брюхом, фигуры высшего пилотажа – бочкой, горкой, петлей. В речевом обиходе медиков, например, слова зеленка, касторка, уколы являются жаргонными.

Социальный жаргон – это речь какой-либо социально обособленной группы людей. Часто возникновение социального жаргона диктуется потребностями функционирования и жизнеобеспечения какой-либо социальной группы. Примером может служить существовавшее в дореволюционной России арго офеней. Офеня – бродячий торговец мелким товаром, коробейник. Случалось, что на коробейников нападали, отбирали у них деньги и товар, поэтому они вынуждены были скрывать свои намерения и действия от посторонних. Помогал им в этом специально выработанный «язык», непонятный окружающим. Некоторые элементы нищенского, воровского и офенского жаргонов сохранились и в наше время, а кое-какие слова перешли в общеупотребительные, потеряв жаргонную окраску и претерпев семантические изменения: двурушник (у нищих так назывался тот, кто собирал милостыню двумя руками), липа (фальшивка), жулик, шустрый.

В современном русском языке нет таких жаргонов, которые создавались бы со специальной целью зашифровать способ общения. Сейчас распространены такие группы жаргонов, которые отражают специфические объединения людей по интересам («болельщики», «автолюбители», «киноманы» и т. д.).

Во многих языках существуют молодежные жаргоны – школьные и студенческие (предки, шпоры, хвост, клева). Иногда при характеристике речи представители различных социальных слоев используют термины: сленг, пиджин, койке.

Сленгом называется совокупность жаргонных слов, составляющих слой разговорной лексики, отражающей грубовато-фамильярное, иногда юмористическое отношение к предмету речи.

Пиджинами называют структурно-функциональные типы языков, не имеющих коллектива исконных носителей и развившихся путем упрощения структуры языка-источника. Пиджин – языки, широко распространенные в бывших колониях: в Юго-Восточной Азии, на территории Индии, Бангладеш, где говорят на пиджин-английском языке. Это «испорченный» английский. В странах Африки население, общаясь с иностранцами, говорит на пиджин-французском, пиджин-португальском.

Койке – функциональный тип языка, используемый в качестве основного средства повседневного общения и употребляющийся в различных коммуникативных сферах.

Вопрос об иноязычных заимствованиях связан с общей проблемой исторического формирования лексики современного русского языка. В стилистическом плане интерес представляют условия и целесообразность использования таких слов в различных стилях речи.

По мнению Ф. Энгельса, такие слова в большинстве случаев – общепринятые научно-технические термины – не были бы необходимы, если бы они поддавались переводу. Перевод нередко только искажает смысл. В. Г. Белинский говорил: «В русский язык по необходимости вошло множество иностранных слов, потому что в русскую жизнь вошло множество иностранных понятий и идей. Поэтому с новым понятием, которое один берет у другого, он берет и самое слово, выражающее это понятие». Этой же точки зрения придерживался М. Горький.

…Все эти звуки сливаются в оглушительную симфонию трудового дня. Лодка помчалась снова, бесшумно и легко лавируя среди судов. Редакция 1935 г.:

…Все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня. Лодка помчалась снова, бесшумно и легко вертясь среди судов.

Номинативную и стилистическую функции выполняет экзотическая лексика (слова, характеризующие быт разных народов).

А. С. Пушкин: Скинь мантилью, ангел милый; Панна плачет и тоскует; Делибаш уже на пике. Двоякую функцию играют варваризмы (слова из иностранных языков). С одной стороны, они вводятся в русский текст (иногда в иноязычном написании) для передачи соответствующих понятий и создания «местного колорита». А. С. Пушкин в «Евгении Онегине»: надев широкий боливар; и far niente мой закон…

Варваризмы служат средством сатиры для высмеивания людей, раболепствующих перед иностранщиной. Насыщенная варваризмами речь называется макаронической; чаще всего она принимает стихотворную форму (макаронические стихи). Например, комическая поэма И. П. Мятлева «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой»: Адью, адью, я удаляюсь, Люан деву я буду жить, Мэ сепандан я постараюсь Эн сувенир деву хранить… В «Кратком словаре иностранных слов» 1955 г. разъясняется значение новых иноязычных слов, используемых некоторыми автомобилистами. Кто побывал в Германии, говорит: «автобан» – широкая магистраль для скоростного движения автомобилей. Русский водитель скажет просто: шоссе, бетонка, не задумываясь о том, что первое слово иноязычное, а второе – родное.

Большинство наших распространенных имен – греческие, они стали употребляться на Руси с конца X в., после ее крещения. В греческом языке эти имена имели особое символическое значение. Например: Никита – «победитель»

В наше время главное зло – это неоправданная замена понятных русских слов заимствованными, наукообразными и порой не совсем ясными.

Поделиться в социальных сетях!

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

42

Мы возвращались с охоты с далеко не заурядной добычей – восьмьюдесятью четырьмя дикими утками, настрелянными в течение нескольких часов. Обессилев от охоты и совершенного пути, мы разместились для отдыха под старым вязом и по-товарищески стали угощать друг друга съестными припасами, взятыми из дому.

Солнце, почти невидимое сквозь свинцово-черные тучи, обложившие небо, стоит высоко над горизонтом. Дальше серебристые горы, обвеянные мглой, кажутся диковинными. Легонький ветерок колышет травы, не успевшие засохнуть. Сквозь ветви деревьев виднеется темно-синее небо, а на сучочках кое-где висят золоченые листья. В мягком воздухе разлит пряный запах, напоминающий запах вина.

Неожиданно низкие, черные тучи с необыкновенной быстротой поплыли по небу. Нужно не медля убираться из лесу, чтобы в пору укрыться и не вымокнуть под ливнем. К счастью, невдалеке избушка лесного объездчика, в которой приходится задержаться на добрых полчаса.

Но вот отблистали молнии, отгрохотал гром. Яростный ливень вначале приостановил, а затем и вовсе прекратил свою трескотню. Стихии больше не спорят, не ссорятся, не борются. Расстроенные полчища туч уносятся куда-то вдаль.

На очищающемся небе резко вырисовывается чуть-чуть колышущаяся верхушка старой березы. Из-за облачка вот-вот выглянет солнышко. Осматриваешься вокруг и поражаешься, как мгновенно после дождя преображается все окружающее.

Освеженная рожь благодарно трепещет. Все живое суетится и мечется. Над камышом ручья кружатся темно-синие стрекозы. Шмель что-то жужжит не слушающим его насекомым, уже не чувствующим опасности. Из ближних рощ, с пашен и пастбищ – отовсюду доносится радостная птичья разноголосица.

Любезно простившись с уже не молодой хозяйкой, женой объездчика, мы отправляемся в путь. В какой-нибудь полусотне метров от избушки узенький, но быстрый ручей, вытекающий из лесной чащобы. Его не перепрыгнешь и вброд не перейдешь. Ищем перехода. Наконец находим шаткий дощатый мостик, по которому можно пройти только поодиночке. Неукатанной дорогой идем по лесоразработке, простирающейся на несколько километров. На пути попадаются вперемежку то еще не сложенные в ряд дрова, то не распиленные восьмиметровые сосновые бревна.

Выйдя из леса, мы сначала следуем по уже езженному проселку, а затем по асфальтированному шоссе, заменившему старую немощеную дорогу. Еще один километр, и мы дома.

43
О чем твои думы?

Хороши осенью наши перелески под солнечным небом. Смотришь на них и думаешь, что и человек должен быть красивым рядом с этой красотой.

А сегодня лес осиротел, поредел, затих. Да и день-то пасмурный, серенький. Хотел было написать в блокнот, что в лесу стало неуютно, сиротливо. Но рука не поднялась, ведь неправда же это. Он и сейчас по этой поре хорош: в нем просторно, светло. Какая свежая хвоя и какие золотисто-оранжевые вершины берез!

Калина у ручья тяжело опустила свои спелые кисти и ждет не дождется, когда люди придут за ней.

Падают листья, они принарядили отаву, позолотили тропы, сделали оранжевыми лужи. Всюду листья: в овраге, в протоке, под ногами; они лежат то изнанкой, то кверху лицом. И уже пахнет свежей прелью. А последние листья все падают и падают, то они опускаются плавно, то мелькнут перед глазами стремительно, будто пролетели мимо птицы неведомой окраски.

Первыми уронили листья рябина и тополь, холодные утренники обожгли осинки и липки. Но дубы держатся, им опадать до самой белой метели. А еще пламенеет, светится золотом подлесок: кусты бересклета, молодой орешник, бузина. Загляделась на себя в протоке, задумалась молодая талина. Глядит, а сама роняет и роняет по листику в воду, прямо на свое отражение.

А чего стоят осенние песни леса! Гуляет по нему ветер, заставляя шелестеть, петь, шуметь. Просторно здесь ему, озорнику. Вот что-то и мне шепнул на ухо. Поднимаю голову, а его уже и след простыл, гуляет и поет у соседнего холма. Не зря о нем и говорят, что он вольный. А то взовьется кверху, к самым облакам. Что ему стоит с его легкостью и прытью.

Сегодня у меня в корзиночке с десяток яблок, поднятых под яблоней-лесовухой. А еще больше листьев, самых причудливых расцветок. Яблоки свежие, сочные, подрумяненные с одного бока. Я видел еще недавно эту яблоню всю в яблоках. А она вот возьми и сбрось их за одну ночь. Их на земле много, по щиколотку будет. А уж аромату!

А вскоре был очарован живой трепетной музыкой взлета дюжины куропаток у молодых сосен. Куропатки скрылись, а я все стоял и ждал, будто еще раз услышу это.

Да, лес хорош в любую погоду. Когда же туман, и с мокрых веток падают на листву крупные капли, лес шуршит, будто шепчется, разговаривает. О чем ты шепчешься, милый? Поведай свои думы, дружище.

44
Месторождение бокситов

Все участники экспедиции были налицо, и наш руководитель объявил: «В субботу мы летим в Свердловск. Ознакомьтесь по карте с периферией области и приготовьтесь к дороге. Самолет поведет небезызвестный летчик Птицын».

Геннадий Кузьмич Птицын – авиатор-энтузиаст, не раз проявлявший удивительное бесстрашие во время трансъевропейских и трансатлантических полетов, беспристрастный водитель, влюбленный в свою профессию. По внешности Птицын – типичный уралец: блондин, низкого роста, коренастый, с обветренным и загорелым лицом. Он с легким презрением относится к людям, которые не восторгаются достижениями современной авиации.

У нашей экспедиции немало задач, но основное задание – исследовать месторождение бокситов на Северном Урале для вновь строящегося алюминиевого завода у города Каменск-Уральского.

По прибытии на место назначения мы, разбившись на небольшие группки, отправляемся к бокситам. В течение нескольких часов приходится пробираться дремучим, густым лесом. По обеим сторонам извилистой дорожки растет кудреватый папоротник, в глубине разрослись какие-то диковинные, причудливые травы. Разговоры замирают, а мы, очарованные, молча идем в глубь чащобы. Слышен только шорох и шепот листвы, жужжание насекомых и птичьи голоса.

В пол-одиннадцатого мы находимся в полумиле от месторождения, но кто-то предлагает отдохнуть, с чем нельзя не согласиться. Быстро собираем валежник, разжигаем костер. Пахнет жженой хвоей, едкий дымок синеватыми струйками поднимается вверх. Через полчаса, в продолжение которых никому не хочется двинуться с места, мы получаем кипяченную в нашем неизменном спутнике-чайнике воду для чая, варенный на пару и печенный в золе картофель.

На огонек откуда-то прибежали деревенские мальчишки и девчонки, а с ними молоденький щенок, похожий на волчонка. Мы предлагаем ребятам присоединиться к нашей компании, расположиться у костра. Рыжий веснушчатый мальчонка задумал достать из пепла самую большую печеную картофелину и ожег себе руку. Зоенька и Олечка, члены нашей экспедиции, быстро и по-хозяйски смазали ожог вазелином.

– Пора двигаться, товарищи! Если удастся, а наше намерение не может не удаться, сегодня мы обследуем месторождение бокситов, – сказал наш руководитель.

Вскоре мы убедились, что он рассчитал верно, правильными оказались и расчеты наших профессоров и преподавателей.

45
Семь погод на дворе

Прошел Покров. С него на Руси начинали справлять свадьбы: заканчивались полевые работы, было время и до веселья. По народным приметам эта зима должна быть теплой и снежной, потому что ветер дул с юго-запада. Но эти приметы частенько не сбываются. Только одна всегда верна: если до Покрова зерновые не убраны с поля, им оставаться в зиму.

В осеннее ненастье каждый солнечный день – радость. Вот и вчера. Солнце еще не показалось, а уж побагровели на востоке облака, потом загорелись огнем, стали алыми. Ветер старается разогнать их по всему небу, и от них оно все багровеет. Огнистые облака взбираются кверху, достают даже до холодного серпика луны и застилают его. И вот уже все небо красное, пылающее, тревожное.

Выглянуло и солнце, прорвалось, такое чистое и алое. И небо постепенно очистилось, только на западе ветер сгрудил облака в белые горы. И загорелись окна в домах, засветились лужи, все кругом преобразилось, похорошело. И краски стали чистыми: голубое небо, оранжевые полосы леса, зелень озимых, синь речки. Но это все было недолго – часам к десяти солнце скрылось, небо замутилось, краски поблекли, поле стало сиротливым, речка холодной, темной, день стал сереньким, хмурым. Только и раздолье одному ветру.

И такое бывает: с утра туман, сыро, холодно, слегка моросит дождь. А после обеда день вдруг разгуляется: и солнце, и тепло, и радостно. Но такое бывает редко. Еще только октябрь, а уж мы видели, как молодым ледком обметало лужи, пруды, видели и снег.

А однажды опускались снежинки, легкие, крупные, лохматые. На углу улицы бабка с внуком все выискивали в воздухе снежинку покрупнее. «Вон какая! Смотри, смотри!» – показывает один другому. Что внук радуется, это понятно. А то ведь и бабка: надоело ненастье.

А как-то после обеда была на небе радуга. Недолго красовалась и радовала. Всю ее не видно было, но широкие концы, опущенные в заречные озера, были хорошо видны. Много приходилось видеть радуг и крутых, и пологих, но ни одна не радовала так, как эта.

Осенью на дворе частенько переменная погода: то солнце, то дождь, то ветер, то туман, то заморозки, то оттепели. И нечему тут удивляться: зима с летом борется, и примирения между ними не жди.

46
На охоте

Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо было ясно; утренняя заря не пылала жаром, а разливалась кротким румянцем. Солнце, еще не раскаленное, как во время знойной засухи, но тускло-багровое, как перед бурей, светлое и приветливо-лучезарное, всплывало над длинной тучкой, освежая ее. Тучка блистала, и блеск ее был подобен блеску кованого серебра. В такие дни около полудня обыкновенно появляются высокие облака; они почти не трогаются с места, но далее, к небосклону, они сдвигаются, и кое-где между ними пробиваются сверху вниз сверкающие солнечные лучи.

Точь-в-точь в такой день я охотился за тетеревами. В течение дня я настрелял довольно много дичи; наполненный рюкзак немилосердно резал мне плечо. Вечерняя заря погасла, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами восходящего солнца, начали густеть и разливаться холодные тени. Быстрыми шагами прошел я кусты, взобрался на небольшой холм и вместо ожидаемой знакомой равнины с белой церковью в отдалении увидел совершенно другие, незнакомые мне места. У ног моих тянулась узкая долина, а справа возвышался частый осинник. Я остановился в недоумении и оглянулся. «Да, – подумал я, – куда же это я попал? Видимо, я чересчур забрел влево». Я поскорее выбрался на другую сторону холма и пошел, забирая вправо. Я добрался до леса, но там не было никакой дороги: какие-то нескошенные низкие кусты широко расстилались передо мной, а за ними, далеко-далеко, виднелось пустынное поле.

Между тем ночь приближалась и росла, как грозовая туча. Все кругом быстро чернело и утихало, одни перепела изредка кричали. Небольшая птица, неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях, почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону. Я уже с трудом различал отдаленные предметы, только одно поле белело вокруг. Я отчаянно устремился вперед, словно вдруг догадался, куда следовало идти, обогнул бугор и очутился в неглубокой, кругом распаханной лощине. Я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, почти совсем потонувшие во мгле, пошел прямо, по звукам, наугад.

Около получаса шел я так, с трудом переставляя ноги. Казалось, что отроду не бывал я в таких пустынных местах: нигде не было видно ни огонька, не слышно ни звука. Бесконечно тянулись поля, кусты, словно из-под земли вставали перед самым моим носом. Я уже собирался прилечь где-нибудь до утра, как неожиданно узнал, куда я зашел. Эта местность была известна у нас под названием Бежин Луг.

(По И. Тургеневу)

47
Прощание с лесом

Каждую осень я по нескольку раз прихожу прощаться с лесом и вижу его то в багряном наряде, с последними грибами, то грустно роняющим лист, то совсем голым, поредевшим и тихим. Ходишь, пока лесные тропы не заметет снежная метель.

Вот и сегодня пошел проститься. На улице свежо. Ночью погостил морозец и оставил по обеим сторонам ручья чистое серебро. Осыпал синие цветочки цикорий, поникла душица, лишь на меже зябнут последние ромашки. Но все равно хорошо в лесу, тихо, грустно. Певчие птицы давно улетели, а синички загулялись где-то на озимом клину. Только дятел на месте. Кому-то надо и о лесе позаботиться: осмотреть, перестукать его до весны. С трудом узнал в голой маленькой яблоньке ту лесную красавицу в цвету, которой любовался по весне. Тропинкой спустился в орешник. Я никогда не встречал в октябре так много орехов, как в этом году.

Нагибаю орешину. Вот уже и верхушка в руке. А где же орехи? Ни на ветке, ни на земле. Тянусь за другой, пригибаю – то же самое. Спелые орехи сами высыпаются и скрываются под листьями. Я вырезал палку с рогулиной. Но тронешь грань, и вот уже летит орех, потом листья, а следом и легкая сухая цветоножка. А орешек вмиг убежит, провалится, спрячется. Долго ли ему, такому маленькому, юркому? Пробовал трясти. Спелые орехи звонко ударятся о ствол, отскочат играючи, прозвенят о второй и тяжело упадут в листья. А то ляжет красавец на широкий лист прямо перед тобой. Одно загляденье: крупный, чистый, словно каленый. И ядро в нем полное, крутое, вкусное.

На нижних ветках висят уже пустые грани. Я сначала думал, что вот кто-то прошел передо мной и опорожнил их. Но поднял осторожно листья: улеглись рядком, по-братски, два спелых ореха. А то и такое увидишь в октябре: один орех уже выпал на землю, а другой только приготовился, высунулся наполовину и вот-вот упадет.

К вечеру усилился ветер, холодный, порывистый. Налетит злой листобой раз, налетит второй, и падают на землю спелые орехи, падают листья. А их и без того на тропах целые вороха. Вот пробежит по ним ветер, и тогда весь лес наполнится таинственными шорохами. Только слушай.

С полной корзиночкой спелых орехов я возвращался из леса, так и не успев по-настоящему попрощаться с ним. И не расстраиваюсь: однако будет предлог сходить еще.

48

Над портом стоит потемневшее от пыли, мутно-голубое небо. Жаркое солнце смотрит в зеленоватое море, точно сквозь тонкую серую вуаль. Оно почти не отражается в воде, рассекаемой ударами весел, пароходных винтов, острыми килями судов, борющихся с высокими морскими волнами. Они, закованные в гранит, бьются о борта судов и ропщут, вспененные, загрязненные разным хламом. Звон якорных цепей, грохот сцепленных вагонов, металлический вопль железных листов, падающих откуда-то на немощеную мостовую, крики тружеников-грузчиков, юных матросов и таможенных солдат – все эти звуки сливаются в оглушительную музыку рабочего дня. Но голоса людей еле-еле слышны в нем, слабы и смешны. И сами люди, первоначально родившие этот шум, работающие на износ и живущие впроголодь, смешны и жалки. Потные, оборванные, согнутые под тяжестью товаров, они суетливо бегают в тучах пыли. Люди ничтожны по сравнению с окружающими их колоссами, грудами товаров, гремящими вовсю вагонами. Созданное ими поработило и обезличило их.

Стоя под парами, тяжелые пароходы-гиганты свистят, шипят, и в звуке, рожденном ими, чудится насмешливая нота презрения к серым, пыльным фигурам людей. Длинные вереницы грузчиков, несущих на своих плечах тысячи пудов хлеба в железные животы судов для того, чтобы заработать несколько фунтов того же хлеба для своего желудка. Вот так бок о бок и уживаются друг с другом рваные, потные, отупевшие от усталости, шума и зноя люди и могучие, блестящие на солнце машины, созданные этими людьми.

Раздалось одиннадцать ударов в колокол. Когда последний звук замирал, страстная музыка труда звучала уже тише. Наступало обеденное время. Грузчики, бросив работать, рассыпались по гавани шумными группами. Вдруг появился Гришка Челкаш, старый травленый волк, несомненно хорошо знакомый всем в этой местности. Он был бос, в старых, поношенных штанах, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом. Длинный, немного сутулый, он медленно шагал по дощатому тротуару и, поводя своим горбатым хищным носом, кидал вокруг себя острые взгляды. Он как будто высматривал кого-то. Его густые и длинные усы то и дело вздрагивали, как у кота, а заложенные за спину руки потирали одна другую. Даже здесь, среди сотен таких же, как и он, босяцких фигур, он сразу обращал на себя внимание своим сходством с ястребом. В этой бешеной сутолоке порта Челкаш чувствовал себя прекрасно. Впереди ему улыбался солидный заработок, требующий немного труда и много ловкости. Он мечтал о том, как загуляет завтра поутру, когда в его кармане появятся кредитные бумажки.

(По М. Горькому)

49

Уже более трех часов прошло с тех пор, как я присоединился к мальчикам. Месяц взошел наконец; я его не тотчас заметил: так он был мал и узок. Эта безлунная ночь, казалось, была все так же великолепна, как и прежде. Но уже склонились к темному краю земли многие звезды, еще недавно высоко стоявшие на небе. Все совершенно затихло кругом, как обыкновенно затихает все только к утру: все спало крепким, неподвижным, предрассветным сном. В воздухе уже не так сильно пахло, – в нем снова как будто разливалась сырость… Недолги летние ночи! Разговор мальчиков угасал вместе с огнями… Собаки тоже дремали; лошади, сколько я мог различить при чуть брезжащем, слабо льющемся свете звезд, тоже лежали, понурив головы… Сладкое забытье напало на меня; оно перешло в дремоту.

Свежая струя пробежала по моему лицу. Я открыл глаза: утро зачиналось. Еще нигде не румянилась заря, но уже забелелось на востоке. Все стало видно, хотя смутно. Бледно-серое небо светлело, холодело, синело; звезды то мигали слабым светом, то исчезали; отсырела земля, кое-где стали раздаваться живые звуки, и жидкий, ранний ветерок уже пошел бродить и порхать над землею. Я проворно встал и подошел к мальчикам. Они все спали как убитые вокруг костра; один Павел приподнялся и пристально посмотрел на меня.

Я кивнул ему головой и пошел восвояси вдоль реки. Не успел я отойти двух верст, как уже полились кругом меня по широкому мокрому лугу, и спереди по холмам, от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим обагренным кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, – полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света… Все зашевелилось, проснулось, запело…

Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, пронеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун…

Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же году Павла не стало. Он не утонул: он убился, упав с лошади. Жаль, славный был парень!

(По И. Тургеневу)

50

Хорошо идти по земле ранним утром. Воздух еще не знойный, но уже не холодный, приятно освежает. Солнце, еще не вошедшее в силу, греет бережно и ласково. Под косыми лучами весьма неяркого утреннего света все кажется рельефнее, выпуклее: и мостик через неширокую, но полную водой канаву, и деревья, подножья которых еще затоплены тенью, а темно-зеленые верхушки влажно поблескивают (сквозь них брезжат лучи солнца), и невысокие, но сплошь покрытые бессчетным количеством листьев кусты. Даже небольшие неровности на дороге и по сторонам ее бросают свои маленькие тени, чего уж не будет в яркий полдень.

В лесу то и дело попадаются болотца, черные и глянцевитые. Тем зеленее кажется некошеная трава, растущая возле них. Иногда из глубины безгранично обширного леса прибежит рыженький приятно журчащий ручеек. Он пересекает дорожку и торопливо скрывается в смешанном лесу. А в одном месте из лесного мрака выполз, словно гигантский удав, сочный, пышный поток мха. В середине его почти неестественной зелени струится ярко-коричневый ручеек.

Нужно сказать, что коричневая вода этих мест нисколько не мутна. Она почти прозрачна, если зачерпнуть ее граненым стаканом, но сохраняет при этом золотистый оттенок. Видимо, очень уж тонка та торфяная взвесь, что придает ей этот красивый цвет.

На лесной дороге, расходясь веером, лежали бок о бок тени от сосен, берез и елей. Лес был не старый, но чистый, без подлеска.

Километра через два слева и справа от бороздчатой дороги тянулись быстрорастущие кусты, какие могут расти только по берегам небольшой речонки. Возле них всюду была видна молодая поросль.